И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Больше похоже на красивую философию, чем реальную жизнь, – усмехнулась Рене.
– И всё же, пообещай мне, что сделаешь так.
– Но это глупо.
– Пообещай, упрямая ты девчонка! – притворно сердито воскликнул Роше. – Злость и обида не для тебя.
– Хорошо… – попробовала было отвертеться Рене, но под пристальным взглядом дедушки вздохнула и сдалась. – Обещаю.
Он ещё раз смерил её внимательным взглядом, прежде чем вновь повернулся к плите.
– Как там парижский аэропорт? По-прежнему отвратителен? – невозмутимо спросил Роше. А Рене благодарно уткнулась лбом ему под лопатку, когда он задумчиво добавил: – И всё же, тебе не идёт чёрный цвет.
– Я знаю. Мне говорили.
Рене провела в Женеве три летних месяца, и не сказать, что они дались ей легко. Сложно жить, когда разом лишаешься целей и смысла, а новые никак не находятся. Страшно засыпать по ночам. И мучительно открывать глаза каждое утро, если не желаешь того. Она ни разу не зашла в свою детскую комнату и постоянно находилась в каком-то предчувствии неизбежности. Рене пыталась сбежать от этого ощущения, часами бездумно гуляя по набережной огромного озера в надежде усталостью прогнать дурные видения, но каждую ночь всё равно погружалась в лабиринт зелёного коридора. Такого же мрачного, как и всегда. Выученного так хорошо, что Рене в голове могла повторить каждую выбоину на ненавистной кафельной плитке. Она ненавидела эти зелёные стены.
Но, словно в насмешку, сны не уходили. При том они не становились конкретнее, не превращались в кошмары, из которых было так легко вынырнуть. Нет, они только скручивали внутри ком напряжения, от которого Рене становилась рассеянной. Она старательно искала причину для беспокойства, однако та хорошо спряталась среди тёмных стен и нервно мигавшей лампы в конце зелёного коридора.
Иногда, проходя мимо цветочных лотков, Рене думала о гербере, которая наверняка давным-давно упокоилась на одной из городских свалок. Тони терпеть не мог жизнь и всё, что с ней связано. А потому, без сомнений, любвеобильный цветок сдох в том царстве мрака, каким окружил себя Ланг. С другой стороны, Рене сейчас тоже пребывала в неумолимой депрессии. Она ощущала себя окончательно выгоревшей. Сгоревшей дотла, словно остов длинной спички. Такая же чёрная, скрюченная.
В августе из резидентуры Канады пришло письмо с первым предложением и работе. Рене прочитала его лишь один раз, не сильно вглядываясь в названия города или больницы. В душе не было ни долгожданного ощущения счастья, ни какой-то свободы. Максимильен Роше, конечно же, видел всё это, но не задавал лишних вопросов. Понимая, что их время подходит к концу, он в тот же день привёл их на кладбище, где впервые за десять лет Рене собиралась навестить две могилы.
Однако, когда она посмотрела на крошечное надгробие у своих ног, то неожиданно осознала, что не чувствует ничего. Ни грусти, ни жалости, ни доброты. Мари Элиз Роше – некогда плод и целый тридцатисантиметровый человек – была для неё никем. Лишь золотистой строчкой на камне и двумя датами, которые были указаны вплоть до секунд – сорок одна минута и маленькая половинка. Рене честно пыталась найти в себе хоть каплю сочувствия или понимания, но в голове вертелся только один вопрос: почему? Из-за чего это случилось именно с ней? Какого чёрта она должна была расплачиваться за чьи-то ошибки и неудачи? Ответа, конечно же, не было. Так что Рене равнодушно положила приготовленный букет на очищенную плиту и направилась прочь. Туда, где сердце пока ощущало хоть что-то.
Могилу Виктории она могла отыскать даже в бреду и ослепшей. Рене помнила каждый шаг, шорох травы, запахи нагретых камней и всегда чуть сыроватой земли, а потому шла бездумно, пока мозг зачем-то считал ряды надгробий и замечал тёмные пятна свежего грунта. В прошлом она проводила здесь много времени – часы, едва ли не дни напролёт. И вот теперь, когда обещание выполнено, пришла пора встретиться вновь.
Рене остановилась перед простым светло-серым гранитом, опустилась на корточки и смахнула несколько опавших листьев каштана. Август отмотал лишь две недели, но осень неуклонно спускалась с французских гор. Взгляд упал на бронзовые пуанты, которые блестели медным боком несмотря на прошедшие годы, и Рене медленно выдохнула. Её собственные так и остались лежать где-то в глубине Хабитата. Господи, кажется, она вообще оставила там всю свою жизнь, начав с герберы и закончив безрадостным прошлым! Стиснув со всей силы зубы, Рене прикрыла на секунду глаза, а потом аккуратно выложила охапку белых свадебных амариллисов. Таких же гордых, недоступных и чистых, какой была Вик несмотря на то, что с ней сделали.
За спиной замерли шаги, но Рене не повернулась. Наоборот, она чуть наклонилась вперёд, чтобы провести кончиком указательного пальца по одной из бронзовых лент.
– Тебе снятся кошмары об этом? – негромко спросил доктор Роше.
– Один раз, – задумчиво ответила Рене и поправила слегка загнувшиеся лепестки одного из соцветий. – Теперь я вижу другое.
– Может, всё-таки стоит поговорить с…
– Нет, – отрезала Рене, а затем резко поднялась на ноги. – К тому же, я уеду через три дня.
Седые брови Максимильена Роше удивлённо взлетели вверх, однако его немедленно взяли под руку и повели прочь от тяжёлых воспоминаний. И хотя операция на желчном прошла без проблем, Рене отлично знала, что для полноценного восстановления дедушке надо нечто повеселее мыслей о прошлом.
– Я хотела дождаться родителей, чтобы поговорить. Но, кажется, уже не успею. Вряд ли мне дадут время до следующей весны.
– Тебе предложили работу? Где?
Они вышли за ворота и одновременно прикрыли ладонью глаза от бьющего солнца. Жест вышел настолько одинаковым, что Роше улыбнулся. Иногда кровь действительно значила не больше, чем символы в медицинской карте.
Неожиданно Рене остановилась и резко обернулась, скользнув пристальным взглядом по пустой улице. Она оглядела каждый камень и припаркованную машину, прежде чем нахмурилась. Послышалось? Так странно…
