Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

крестоносцев стоит лагерем у ворот Константинополя. Поэтому, когда армия Конрада обсохла, он постарался как можно скорее переправить ее через Босфор в Малую Азию. Конрад, строивший амбициозные планы скорым маршем попасть в Антиохию уже следующей весной, ничего не имел против[454]. Германский король разбил войско на две части: армию паломников, что пошли по вьющейся вдоль побережья дороге через Эфес, возглавил его брат по матери епископ Оттон, а король последовал прямо на юго-восток путем первых крестоносцев: по древней римской дороге, которая, минуя Никею, вела к Дорилею, где крестоносцы в 1097 году обратили в бегство армию Кылыч-Арслана. Отсюда он собирался бросить вызов столице султаната Икониуму, а затем, перевалив через горы, попасть в северную Сирию. В путь они вышли приблизительно 15 октября.

За время, прошедшее с Первого крестового похода, Малая Азия гостеприимнее не стала, да и турки не полюбили вдруг искателей приключений с Запада. Султаном Рума в то время был сын Кылыч-Арслана Масуд I. В ходе своего долгого правления (начавшегося в 1116 году) Масуд значительно укрепил власть султана в районах, где раньше господствовали племенные вожди[455]. Излюбленная тактика турок — молниеносные набеги и притворные отступления верховых лучников, призванные измотать тяжелую конницу, прежде чем обрушиться на противника с мечами, — была действенна так же, как всегда. И пока германская армия все с большим трудом — верхом и пешком — продвигалась по направлению к Дорилею, Масуд сполна отомстил за поражение, которое его отец потерпел полвека назад. Нападения начались еще до того, как крестоносцы ступили на турецкую территорию, а через десять дней германская армия уже успела понести потери, которые ставили под сомнение саму возможность продолжать поход. К тому же у крестоносцев кончались съестные припасы. «Смерть и убийства сопровождали франков, пока большое их число не погибло», — писал Ибн аль-Каланиси{110}[456]. Сам Конрад сообщал о турках, которые «без передышки атаковали и убивали рядовых пехотинцев»[457]. Во время одного из набегов король был тяжело ранен. К концу месяца бароны убедили Конрада, что у него нет иного выбора, кроме как развернуться и пойти назад в Византию, где он сможет вверить себя милости Мануила Комнина и соединить остатки своей армии с войском Людовика Французского. Рождество германский король встретил уже в Константинополе.

Людовик, его королева Алиенора Аквитанская и полчища французских крестоносцев покинули Европу через несколько недель после Конрада: начало похода откладывали, дожидаясь, пока король проведет ряд церемоний, долженствующих ознаменовать его отбытие из королевства. В пасхальные дни 1147 года Людовик в сопровождении папы Евгения и Бернарда Клервоского присутствовал на нескольких публичных торжествах, а в Светлое воскресенье, когда король и папа вместе молились в аббатстве Сен-Дени, Евгений освятил новый роскошный, инкрустированный драгоценными камнями золотой крест, над которым ювелиры трудились несколько лет. 11 июня король посетил приют для прокаженных за воротами Парижа, совершив традиционный обряд омовения ног страждущих. Позже в тот же день, вернувшись в Сен-Дени, он по всей форме затребовал священную орифламму — алый военный штандарт, символ французской монархии, ведущий свою историю от самого Карла Великого. Это политико-религиозное представление так затянулось, что Алиенора чуть не потеряла сознание на летней жаре. Зато король был доволен. Он «удалился, напутствуемый… слезами и молитвами»{111}[458]. Королевство оставалось в надежных руках самого доверенного его советника — Сугерия, аббата Сен-Дени. Прихватив Алиенору, Людовик отправился на Восток.

Когда король Франции растворился на европейских просторах, некоторые его подданные наверняка с облегчением выдохнули — на снаряжение королевской экспедиции они уже потратили целое состояние. Франция страдала от длительного неурожая, разорявшего население, а людей короля заботило лишь, как собрать побольше денег для Иерусалима. От богатейших подданных требовали непомерных взносов — особенно от тех, кто занимал высокое положение в церкви; суммы поборов исчислялись в сотнях и даже тысячах серебряных марок[459]. Те благочестивые граждане и семьи, которые желали присоединиться к крестовому походу, в попытках собрать достаточно денег для путешествия вынуждены были продавать фамильные драгоценности, закладывать дома, хозяйства и поместья евреям-ростовщикам или христианским монастырям. Мало того, едва добравшись до Венгрии, Людовик уже писал домой аббату Сугерию и просил прислать еще денег. Становилось понятно, что крестоносцы плохо подготовились к путешествию, трудностей которого недооценили.

Царственный град впервые открылся их взорам 4 октября. Успешные дипломатические усилия, включавшие переписку между Алиенорой и императрицей Ириной, обеспечили Людовику особое расположение императора[460]. Для простых солдат Людовика ворота Константинополя были закрыты, но самого короля пригласили во Влахернский дворец. Одон Дейльский пришел в совершеннейший восторг при виде невероятного количества мрамора и золота в отделке: «Его внешняя красота несравненна, а внутренность превосходит все, что я мог бы сказать… трудно решить, что увеличивает ценность или красоту этого дворца: изумительное ли искусство, употребленное на него, или дорогие материалы, из которых он отстроен»{112}[461]. Монархи публично пообщались через переводчиков, в честь Людовика закатили пир, а затем Мануил лично сопроводил его по святым местам Константинополя. Однако за завесой дружелюбия нарастало напряжение. Одон Дейльский считал греков измельчавшим и женоподобным народом, готовым унижаться «для снискания благоволения». «Они обещали нам с легкомысленными клятвами все, что мы, по их мнению, могли бы пожелать; но они не могли ни нам внушить доверия, ни сами сохранить достоинство»[462]. За спиной у крестоносцев Мануил заключил десятилетний мир с султаном Масудом — вот он, наглядный пример присущего византийцам коварства. Но культурные разногласия и взаимные подозрения занимали греков и французов недолго. Очень скоро новости из Малой Азии дали понять, что у крестоносцев есть проблемы посерьезнее.

Переправив свои войска через Босфор и убедив баронов присягнуть императору на верность, а также пообещав не захватывать города, принадлежащие Византии, Людовик принялся обдумывать дальнейший маршрут по Малой Азии. Вид потрепанных немцев, отощавшими и окровавленными возвращавшихся из-под Дорилея, разубедил его идти на Антиохию прямой дорогой через Икониум. Когда Конрад прибыл обратно в Константинополь восстанавливаться от ран, он излил Людовику душу, горько сожалея о гордыне, заставившей его думать, будто он сможет беспрепятственно пройти мимо турок. Людовик согласился принять остатки германской армии под свое командование и решил повести оба войска вдоль ветреного морского побережья через Смирну и Эфес. Путь был обманчив: попытав на нем счастья, невооруженные немецкие паломники во главе с Оттоном Фрейзингенским были вынуждены вернуться, потеряв немало людей. Но выбора не было.

Уже после