Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

«Вообще-то до сих пор я, наоборот, всех зажигала и возбуждала, — не упустила своего случая Фройнштаг, хотя и была признательна обер-диверсанту за то, что не стал навязываться. — Так что плохи ваши дела, Скорцени».

Штурмбаннфюрер вошел вслед за ней в номер, прикрыл дверь и, страстно прижавшись к ее спине, на ушко прошептал:

«Подарите надежду, Фройнштаг».

«Отныне между нами стена. И вы сами этого хотели, мой диверсионный супруг».

«Обещаю ощущать жар ваших бедер даже через стенку», — попытался оправдаться обер-диверсант рейха.

«Разве что через стенку. И запомните, что после полуночи я не стану открывать вам, даже если вы решитесь завоевывать мое сердце серенадами».

Хотя портье заверил Фройнштаг, что ее супруг в номер не поднимался, она все же подергала дверь, а затем постучала в нее.

«Сегодня серенады не последует, — подумала она, и тотчас же одернула себя: — Ты о чем думаешь? Окажись этот стрелок пометче, или, наоборот… тебе уже пришлось бы лежать на холодной мостовой. Или в морге. Хотя, с другой стороны, о чем должна думать женщина, которая чудом избежала морга, если не о ночных серенадах под своей дверью?»

— Скорее всего, Скорцени находится сейчас в будапештском бюро гестапо, — предположил Шторренн, входя вслед за ней в номер.

— Будем надеяться, — вяло ответила Фройнштаг. — Я смертельно устала и хочу немного поспать.

— Советовал бы немедленно доложить о случившемся Скорцени, — сказал ей Шторренн.

Фройнштаг с грустью посмотрела на него, затем на Гольвега, который вместе с адъютантом Родлем снимал номер напротив.

— Доложите вы, Гольвег, у вас это получится красочнее, — попросила.

— Вы же знаете, что это мое хобби — докладывать шефу обо всех неприятностях, которые с нами случаются. А затем трепетно выслушивать, как он отводит душу.

— Судьба у вас такая, Гольвег, быть вечным «черным гонцом». Отправляйтесь к себе и попытайтесь дозвониться до него.

— Если не возражаете, — обратился Шторренн к Гольвегу, — я побуду у вас, вдруг кому-либо из друзей баронессы захочется навестить госпожу Фройнштаг прямо здесь, в номере отеля.

— Если у вас нет более важных дел, — пожал плечами Гольвег.

— Поскольку вы плохо знаете Будапешт, мне приказано опекать вас.

— А я-то думаю, почему в первый же день по нас палят из-за каждого угла!

16

Весть о покушении на Фройнштаг Скорцени получил, находясь в своем кабинете в будапештском бюро гестапо. Собрав целую кипу всевозможных донесений и расстелив перед собой карту венгерской столицы, он как раз пытался выработать хоть какой-то более или менее приемлемый план захвата резиденции правительства и ареста адмирала Хорти.

Это контрудар, понял он, выслушав донесение об инциденте у отеля «Берлин». Контрразведка Хорти учуяла опасность и, получив добро кого-то из очень высокопоставленных венгерских чинов, решила упредить наши действия, серьезно предупредив самого «доктора Вольфа».

— Вы кого-нибудь задержали, Гольвег? — пророкотал он в трубку своим зычным басом.

— Нет, господин штурмбаннфюрер.

— Почему?! — буквально прорычал обер-диверсант рейха, давая понять Гольвегу, что имела в виду Фройнштаг, когда говорила ему о судьбе «черного гонца», которого, по традиции восточных империй, как правило, казнили, дабы впредь не приносил дурные вести.

— Тому человеку удалось скрыться.

— А мне безразлично: будет задержанный «тем» или «не тем». Совершено покушение на германку, сотрудника СД, причем в центре Будапешта. Вам нужны еще какие-либо объяснения?

— Нет, все достаточно ясно.

— Кто-нибудь один останьтесь у номера Фройнштаг. Никого к нему не подпускать. Даже горничную. Кстати, это произошло уже после свидания с известной вам дамой?

— После. Возвращаясь от нее, мы видели, что нас сопровождает какая-то машина.

— Примет которой вы, понятное дело, не запомнили.

— Не представлялось возможным. К тому же стрелявший прибыл другим транспортом. Мне показалось, что для тех, кто сидел в преследовавшей нас машине, такое развитие событий тоже оказалось неожиданным. Не встревая в стычку, они умчались докладывать своему руководству.

— Или, может, наоборот, в той, умчавшейся, машине сидел человек, наблюдавший за тем, как разворачивается это нападение, весь этот спектакль.

— Не исключается и такой вариант развития событий, — признал Гольвег. — И относительно «спектакля» тоже верно замечено. Что-то тут у них, у отеля «Берлин», не сошлось.

— Достаточно гаданий. Через несколько минут буду в отеле, — не стал его больше пытать Скорцени. — Скорее всего, нападение на Фройнштаг было джентльменским предупреждением мне.

— Поэтому прихватите пару сотрудников гестапо. И будьте предельно осторожны. Не исключено, что…

— Трудно бы мне пришлось без ваших наставлений, Гольвег.

— Извините, это по-дружески.

От резиденции гестапо до отеля было недалеко. На всякий случай Скорцени приказал Родлю ехать не спеша, внимательно осматривая дорогу.

Ни по пути, ни у самого «Берлина» слежки они не заметили, однако первого диверсанта рейха это не успокоило. Он понимал: «сезон охоты в придунайских дебрях» начался, и не исключено, что первые жертвы могут оказаться именно среди охотников. В их суровом диверсионном деле такое тоже иногда случается.

Фройнштаг сидела в широком венском кресле, устало откинувшись на спинку. На столике перед ней стояла бутылка вина и лежала пачка сигарет.

— У вас такой вид, Фройнштаг, словно вы только что вернулись из-под Аустерлица, — сразу же расщедрился на «комплимент» Скорцени.

— Из-под Ватерлоо, так будет точнее. Кажется, сегодня вы все помешались на Наполеоне, бонапартисты проклятые, — холодно процедила унтерштурмфюрер, наполняя не только свой бокал, но и второй, припасенный специально для Скорцени.

— Мне-то сказали, что все обошлось. Оказывается, душевная рана все же нанесена. Но это излечимо. Охрану отеля и вашего номера мы усилим, переведя на круглосуточную…

— Что вы все вдруг засуетились вокруг меня? Напомнить, что я такой же офицер, как и вы?

— Вы не справедливы к нам, Фройнштаг, — развел руками Скорцени, присаживаясь у ее кресла и обхватывая руками коленки Лилии.

— Благодарите Господа, что я не сурова. За истинных солдат этой войны! — провозгласила она, поднимая свой бокал. — На чьей бы стороне и под какими флагами они не сражались!

— Оригинальный тост. Геббельс его, правда, не одобрил бы, как идеологически невыдержанный. Сталин — тем более. Зато он по-солдатски мужественный.

— Просто я пью за истинных, настоящих солдат, а не за тех, кто подло стреляет из-за угла.

— Если нас, диверсантов, причисляете к «истинным солдатам-фронтовикам», а не к тем, кто стреляет, и даже время от времени взрывает из-за угла, то я присоединяюсь.

— Вы, Скорцени, обладаете удивительной способностью испохабить любой, самый сокровенный тост.

Скорцени слегка пригубил бокал, повертел ножку между пальцами, рассматривая вино на цвет, и вновь пригубил. Фройнштаг давно знала, что спиртным Скорцени не увлекается. Мало того, сумел убедить себя, что душа его спиртного вообще не приемлет. Правда, Лилия подозревала, что прозрение пришло к нему после хорошо отмеренной дани этому увлечению в прошлом, но все равно считала подобное рвение обер-диверсанта похвальным.

— В том-то и дело, Фройнштаг, что в этой войне каждый солдат по-своему «истинный». Даже те из нас, кому время от времени приходится стрелять из-за угла, спасать из плена своих и доставать из-под земли врагов. В этом и заключается подлость «истинной», современной войны, по законам которой рыцарем оставаться очень сложно.

И все же они выпили за рыцарство, по крайней мере за такое, каким его представляли себе солдаты этой войны по обе стороны всех фронтов. И ничего, что в руках у них были не солдатские кружки и фляги с дешевым шнапсом и беспощадным спиртом, а богемские бокалы с прекрасным токайским вином, созданным не для таких вот военно-полевых тостов, и не для таких мрачных застолий.

— Поймите нас правильно, — сказал Скорцени, усаживаясь в кресло напротив Фройнштаг, — только потому, что вы для нас более чем офицер, мы и занервничали. И можете не сомневаться, что я найду стрелявшего. Я его из-под Дуная…

— Да пошли они все к черту! Одного не могу понять, почему стрелок этот сволочной не пристрелил меня? Не из пистоля же времен Людовика XIII он палил, а из современного пистолета. Чуть ли не в упор.

— Вот это-то меня и заинтересовало. Как, впрочем, и Гольвега, который уже изложил мне просвещенные плоды ваших коллективных соображений. Ну-ка, еще раз все с начала и строго по порядку…

— Начинать с выстрела?

— Выстрел — это уже визитка на прощание, — саркастически улыбнулся Скорцени, поднимаясь из кресла и прохаживаясь по номеру. — Вы же начинайте с первой улыбки баронессы Юлианы фон Шемберг, нашей всеобщей любимицы Юлиши. Ну, слушаю, слушаю, — вновь присел у кресла Лилии, словно беседовал с заплаканной девчушкой.