Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

— Начинать с выстрела?

— Выстрел — это уже визитка на прощание, — саркастически улыбнулся Скорцени, поднимаясь из кресла и прохаживаясь по номеру. — Вы же начинайте с первой улыбки баронессы Юлианы фон Шемберг, нашей всеобщей любимицы Юлиши. Ну, слушаю, слушаю, — вновь присел у кресла Лилии, словно беседовал с заплаканной девчушкой.

И не было ничего странного, что, вместо того чтобы сразу же начать рассказ, Фройнштаг наклонилась, нежно, неумело как-то поцеловала его в щеку, и только тогда вдруг дала волю чувствам. До слез дело не дошло, но по тому, как порывисто обхватила девушка его шею, штурмбаннфюрер понял, что сдерживать себя стоило для нее огромных усилий. Этот порыв был настолько искренен, что Скорцени даже не решился прикрикнуть на нее. Но Лилия и так помнила, что сантиментов «первый диверсант рейха» не терпит.

Она старалась не упустить ни малейшей подробности своей встречи с баронессой, тем не менее рассказ оказался на удивление коротким. Только сейчас Фройнштаг по-настоящему поняла, как много проскальзывало в их беседе сугубо женского, не относящегося к делу.

Скорцени выслушал ее с бокалом в руке, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Единственная мысль, которая время от времени прорывалась в его сознание: «Какое счастье, что эта женщина уцелела!»

Как бы Отто ни относился к ней во время диверсионных скитаний, однако смутно представлял себе, каким образом обходился бы впредь без нее. Что ни говори, они слишком вошли в роль мужа и жены, которые им приходилось играть уже по нескольким диверсионным сценариям. Да и вряд ли удалось бы найти другую такую женщину, которая в одинаковой степени была бы интересной ему и в постели, и как спутница, и как хладнокровный, мыслящий диверсант. И ничего, что с хладнокровием у нее сегодня не получилось, что выбилась из роли; в конце концов, такое случается с каждым.

— Значит, баронесса крайне заинтересована в карьере своего возлюбленного, — наконец попытался подвести кое-какие итоги Скорцени. — А потому автоматически становится нашей союзницей.

— Но лишь в какой-то степени и на строго определенное время. Понятие «союзница» в нашем случае более чем условное.

— «В какой-то степени, и на строго определенное время…» Вполне вразумительно. Что за этим толкованием?

— Теория Шторренна.

— Кого-кого?!

— Унтерштурмфюрера Шторренна.

— Боже праведный! В Будапеште даже Шторренн, оказывается, прослыл теоретиком и стратегом! При слове «теория» меня всегда бросало в дрожь, как Геринга — при слове «культура». Так продолжается со школьной скамьи. Изложите-ка ее суть.

— У самого Шторренна это получится убедительнее. Позвать?

— Вы интригуете меня, Фройнштаг.

Скорцени почему-то совершенно не хотелось, чтобы сейчас в ее номере появлялся еще кто-либо. В том числе и Шторренн, с которым он успел познакомиться и который, переодетый в гражданское платье, околачивался теперь в коридоре, охраняя подступы к обиталищу «фрау Вольф». Но интересы дела требовали…

Шторренну было уже основательно за тридцать, возраст, предвещавший, что особых чинов на ниве гестапо ему уже не снискать. Ростом унтерштурмфюрер тоже едва дотягивал до того предела, ниже которого всякие мечтания об СС медиками из Главного санитарного управления рейха брезгливо пресекались. Зато лицом — худощавым, благообразным, по-христиански открытым, — он вполне мог бы сойти хоть за пастора, хоть за сельского учителя.

Выслушивая изыскания Шторренна в области возрождения Австро-Венгерской империи, Скорцени успел увлечься не столько его теорией, сколько важным для себя выводом: «Нет, влюбиться в этого кельнера из гамбургской пивной Фройнштаг попросту не способна. В этого-то — уж точно нет…» — успокаивал себя штурмбаннфюрер.

— Все, что вы сообщили, Шторренн, — кощунственно ухмыльнулся обер-диверсант рейха, — неоценимо. Причем заметьте, что задолго до меня это признала Фройнштаг.

Шторренн чопорно поклонился Лилии.

— Но коль уж вы такой провидец, то снизойдите… Кто тот человек, который так напропалую и самозабвенно стрелял во фрау Вольф?

— Это мне пока что не известно. И вряд ли смогу установить его личность в течение ночи. Придется подождать до утра. Не исключено, что организаторы этого террористического блефа сами пожелают засвидетельствовать свое висельничное почтение.

Все трое, как по команде, взглянули на уныло черневший на отдельном столике у камина телефон.

— Мы не станем дожидаться утра, — возразил Скорцени. — Начнем работать немедленно. Однако вы не поняли меня, я не имени и не тела его требую. Важно знать, чей «привет» он передавал нам: Хорти, Салаши или, что было бы очень банально, самой баронессы Шемберг. А может, это до нас долетают отзвуки из Берлина?

Шторренн непонимающе уставился на Скорцени.

— Неужели из Берлина? — в ужасе переспросил он.

— Ничего удивительного, из Берлина — тоже не исключается, если не забывать о звучащих по всех нас колоколах «Валькирии».

— Вам виднее, господин штурмбаннфюрер, — осторожно обошел гестаповец тему покушения на фюрера. — Но, скорее всего, это след Хорти, — произнес он как можно увереннее, давая понять, что уже анализировал ситуацию.

— Может, все-таки Салаши? Ведь встречалась-то Фройнштаг с женщиной Салаши, а не контр-адмирала. И потом, откуда людям Хорти было знать, что эта встреча состоится? Впрочем, знать они, конечно, могли, — попытался откорректировать свое замечание Скорцени, почувствовав, что прозвучало оно, если и не наивно, то уж, во всяком случае, непрофессионально.

— У меня создалось впечатление, что следили за нами действительно люди Салаши. Но стрелял хортист, прибывший не в машине «сопровождения», ибо из нее никто не выходил. И никто затем не садился в нее. Когда прозвучал первый выстрел, ее мотор не работал, в салоне было темно. То есть водитель явно не готов был подобрать стреляющего. Следовательно, те, из машины нилашистов, настраивались и дальше следить за нами.

— Пока что все выглядит довольно логично. Но ведь могло случиться и наоборот: в машине сидели хортисты, а стрелял нилашист. И потом, покушение и в самом деле получилось каким-то слишком уж странным. С пяти шагов, из трех выстрелов, ни разу не попасть в такую, вы уж извините, фрау Вольф, — церемонно приложил Скорцени руку к груди, — мишень! Это ж каким стрелком надо быть!

— В любом случае приходится признать: то, что произошло у отеля «Берлин», следует воспринимать всего лишь как предупреждение, — вмешалась в их разговор Фройнштаг, поблагодарив Скорцени за «мишень».

— Или хитро задуманная провокация, — поддержал ее Шторренн.

— Однако нам не ответить на этот вопрос до тех пор, пока не выясним, какой из лагерей расщедрился на эти три пули, — сказал Скорцени, подливая вина себе и Фройнштаг. Шторренн должен был позаботиться о себе сам. Похоже, что на свой бокал вина он еще не заработал. — Вы прекрасный теоретик, унтерштурмфюрер Шторренн. Но сейчас мне нужны грубые практики.

— Ну, «практиковать» мне тоже приходится, — обиделся Шторренн. — Во всяком случае — время от времени.

— Даю вам два дня для того, чтобы вы доставили мне то ли стрелявшего, то ли человека, которому хоть что-либо известно по этому поводу. Мы, германцы, должны оскорбиться. В конце концов, речь идет о чести арийки. Мы не позволим венграм, чтобы они вот так, безнаказанно, охотились за нами, превращая подъезд отеля «Берлин» в захудалый провинциальный тир для начинающих террористов.

17

Первый, с кем Власов встретился, когда прибыл в свою ставку в Дабендорфе, был уже знакомый ему полковник Меандров, лишь недавно назначенный начальником офицерской школы РОА. Напросился на прием сам полковник, поскольку у него накопилось немало вопросов: где будет размещаться школа, кто ее обязан обмундировывать и финансировать, какие сроки подготовки курсантов и не следует ли создать при этой школе унтер-офицерское отделение?..

Но дело в том, что Власов и сам еще не знал ответов на них, поэтому единственное, что они с капитаном Штрик-Штрикфельдтом, как представителем штаба Верховного командования сухопутных войск, могли делать, — это записывать вопросы полковника и обещать. При этом все трое оставались недовольными подобным занятием.

Меандров уже попрощался и был в проеме двери, когда Власов неожиданно задержал его, попросив Штрик-Штрикфельдта оставить их вдвоем.

— Мне следовало сделать это еще раньше, — загадочно улыбнулся капитан, закрывая за собой дверь.

Власов подошел к окну, молча осмотрел залитое солнцем предгорье и, подождав, пока полковник остановился рядом с ним, негромко, словно опасался подслушивания, потребовал:

— А теперь начистоту: что там на самом деле произошло, под городом Островом, с вашим лжепартизанским отрядом?