Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

«Какое влияние, какую мощь?! — мысленно изумился Власов, ошарашенно глядя на СС-вдову через растопыренные, все еще прикрывающие лицо пальцы. — Опомнись! — хотелось крикнуть ему. — Никакой армии пока еще нет. Это всего лишь очередное сверхсекретное оружие фюрера. Здесь никто со мной не считается. И если уж армия фюрера и все союзные ей войска терпят поражение за поражением, то что могут сделать, как изменить ход войны подвластные мне несколько тысяч пленных и перебежчиков?!»

— Я не Наполеон, Хейди.

— Почему же тогда наш фюрер уверен, что он, Адольф Гитлер, ни в чем не уступает великому корсиканцу? Он уверен, а вы — нет? Чем это объяснить?

— Но ведь мы-то с вами знаем, что все же уступает, — задело Власова за живое.

То, на что в начале их знакомства СС-вдова лишь стеснительно намекала, теперь буквально клокотало в ней. Хейди действительно не собиралась быть женой пленного генерала. Она играла по-крупному, ставя на Кремль.

— Это мы так считаем. А фюрер давно примеряет его императорскую корону. И не так уж важно по его ли она голове. Главное, что это его вдохновляет, создает вокруг него ауру властителя Европы…

— Кто такой этот генерал Бродель? — буднично, устало спросил Власов, доставая из кармана портсигар. Он пытался закурить, но, встретившись с суровым взглядом начальника санатория, покорно положил портсигар на стол перед собой.

— Обычный генерал, как и многие другие.

— Тогда почему вы так взъерошены?

— Меня не генерал Бродель раздражает, меня раздражаете вы, мой генерал генералов. Ваша неуверенность в себе. Неуверенность, за которую даже мне становится неловко.

— Что-то раньше я не слышал его имени. Но точно знаю, что к верхушке рейха он не принадлежит.

— Чтобы шкодничать, как шкодничает этот генерал, вовсе не обязательно возглавлять Генеральный штаб вермахта или Главное управление имперской безопасности. Достаточно страстно возжелать, чтобы русский генерал Власов никогда не переступил порог кабинета рейхсфюрера СС Гиммлера, доктора Геббельса и многих других кабинетов, не побывав в которых этому самому Власову рассчитывать, собственно, не на что[83].

— Значит, мои неудачи на этом поприще… и то, что меня до сих пор не принял фюрер?..

— Нет, воздействуют и другие факторы. Но генерал Бродель… Поначалу я не могла понять, чем вызвано такое внимание этого служаки к вашей особе. Пока мои друзья из службы безопасности СС, призванной следить за моральной чистотой ее рядов, как святая инквизиция — за непорочностью средневековых монахов, не вышли на его «русскую». Это они неожиданно открыли для себя и для меня, что, оказывается, его любовница — та же русская повариха, с которой сдался в плен генерал Власов. Теперь вам понятно, каким образом оказалась здесь ваша Форонова? — в этот раз Хейди умышленно употребила свое начальное «Фо», чтобы подразнить Власова.

— Понятно.

— Неужели вы думаете, что в каком-либо ином случае я стала бы разыскивать эту фронтовую девку? И если мы дали ей возможность увидеться с вами, то делали это по двум причинам: чтобы насолить генералу Броделю и чтобы заставить ее повлиять на своего генерала-любовника не вмешиваться в дела командарма Власова. Она же должна будет предупредить Броделя: еще одно вмешательство, и руководство гестапо передерется с руководством СД за право первой следственной ночи.

Власов нервно передернул подбородком, но так и не нашелся, что ответить Хейди. Эта новая версия появления у него в номере бывшей походно-полевой заставила генерала совершенно по-иному взглянуть на связи и возможности Хейди. И еще раз, теперь уже более основательно, убедиться насколько полезной она может быть в добре, настолько же опасной — во гневе и ревности. Правда, пока что ни то ни другое она, к счастью, пока не демонстрирует или, во всяком случае, не злоупотребляет ими.

— Надеюсь, теперь генерал Бродель успокоится, и ей ничего не будет угрожать, — довольно невнятно проговорил он, вставляя в немецкую речь русские слова. Однако Хейди уже научилась понимать этот его суржик.

— Если вы решите поделить ее с генералом Броделем, он сумеет примириться и с этим, настолько далеко зашло его увлечение Марией. Их обоюдное увлечение друг другом — так будет точнее…

«А вот теперь она бьет по твоему самолюбию, — понял Власов. — Похлеще, чем только что бил коротышка штандартенфюрер».

— Я окончательно уступаю «бабфьонку Форонову» вашему генералу, Хейди, — поднялся Власов. — Постарайтесь довести это до его сведения. Пусть успокоится.

— Так же, как я, и вместе со мной… — мило улыбнулась Хейди. — Будем считать инцидент исчерпанным.

— Попытаемся именно так и считать.

14

Довольно небрежно козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.

— Минуточку, господин генерал, — вдруг появилась на крыльце Хейди.

Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.

Однако германка и не думала впадать в сантименты.

— Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, — сдержанно сказала Биленберг, — я забыла сказать вам главное, мой генерал генералов.

— Что именно? — постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.

— Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Бределя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствовали перед фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника[84].

И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.

— Так это по ходатайству ваших друзей я стал генерал-полковником?!

— Что вас так удивляет, мой генерал генералов? Вы назначены были командовать армией. Русской освободительной армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я немного смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что прежде всего я врач, а потом военный человек.

— Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, — растерянно пожал плечами Власов. — И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.

— Решительно не согласна! — резко прервала его Хейди. — Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.

«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! — поразился командарм напористости Биленберг. — Основательно готовится к царствованию, основательно!»

— Но дело даже не в этом, — неожиданно продолжила Хейди. — Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш, германский, генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получили из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.

— Однако же осмеливаются, — проворчал Власов.

— Я говорю о серьезных сомнениях, а не о вспышках амбиций, подобных тем, которые мы только что наблюдали. Так что это имеет принципиальное значение.

Власов пожал плечами и угрюмо помолчал.

— Ну что ж, — сказал он с полминуты спустя, — теперь у нас есть только один путь — предаться волнам судьбы.

— Счастливого пути. И… ради Бога, учитесь быть настоящим, европейским, а не пролетарским генералом.

Штрик-Штрикфельдт стоял у машины в крайне возбужденном состоянии, почти в гневе, и поначалу генерал решил было, что это вызвано его задержкой у СС-вдовы.

— Неужели я настолько задержался? — взглянул Власов на часы.

— Задержались, но в допустимых пределах.

— Тогда что произошло?

— Только что ко мне пристал какой-то штандартенфюрер, — объявил капитан, садясь в машину вслед за генералом. — Поинтересовался, с каких это пор я, германский офицер, оказался в денщиках у русского генерала.

— А действительно, с каких это пор вы, германский офицер, оказались в денщиках у русского генерала?

Капитан ошалело уставился на Власова. Он онемел. В глазах его прочитывалось столько благородного — путь и не им, Власовым, вызванного — гнева, что генерал тотчас же пожалел о сказанном.

— Кавалерийская шутка, — тронул Власов плечо Штрик-Штрикфельдта. — Подвернулась, в стремени, да на рыс-сях…