Сивилла - Флора Шрайбер

   – Так вот, в этом теле – в твоем теле, Майк, – говорила доктор Уилбур, – есть пара яичников, где находятся яйцеклетки.

   А Майк отвечал:

   – Мне они не нужны.

   Майк и Сид были автономными личностями с собственными эмоциями. Настойчивое желание Майка «сделать девушке ребенка» было выражением этой автономности. Но хотя оба они, отрицая, что тело, в котором они живут, чуждо их желаниям, думали и действовали как свободные личности, свобода эта была ограниченной, неуверенной. Более того, анализ угрожал их свободе, поскольку, считая представления мальчиков о себе серьезным осложнением случая, и без того перегруженного иными осложнениями, заводящими терапию в тупик, доктор Уилбур решила как можно быстрее влить Майка и Сида в женскую личность, которую они столь решительно отвергали.<

>   Первый вопрос Майка: «Как это получилось?» – породил ответ, связанный с их вторичным происхождением. Возможно, существовало некое тонкое объяснение и в том факте, что подсознание, к которому, подобно другим альтернативным «я», принадлежали Майк и Сид, не проводит тех половых разграничений, которые возникают в социальном обществе.

   Уникальность, которая ранее состояла в том, что у Сивиллы развилось большее количество альтернативных «я», чем отмечалось во всех предыдущих случаях расщепления личности, теперь заключалась и в том, что расщепление личности пересекло границы половой дифференциации, создав личности противоположного пола. Неизвестны случаи расщепления личности у мужчин с созданием женских «я». Сивилла Дорсетт была единственной из женщин, у которой в число альтернативных «я» входили и мужчины [14 - После 1957 года были описаны другие случаи расщепления личности с возникновением альтернативных «я» противоположного пола.].

   После появления Майка и Сида анализ вдруг начал соскальзывать на опасную дорожку религиозного конфликта. Змий обвил кушетку.

   – Я хочу, чтобы вы были свободны, – сказала доктор Уилбур Сивилле в сентябре 1957 года. – Свободны не только от своей матери и от амбивалентных чувств к отцу, но и от религиозных конфликтов и деформаций, которые разрывают вас.

   Сивилла действительно хотела быть свободной, но она боялась, что анализ может лишить ее религии. Более того, страх этот усиливался осознанием того, что помощь, которой она всегда ожидала от Бога, приходила теперь от Фрейда. Не готовая принять такой вывод, пусть и сделанный самостоятельно, она задумывалась, могут ли быть одновременно правы и Фрейд и ее церковь. Сомнения эти в свою очередь усиливали ощущение того, что она загнана в ловушку, встревожена, находится в замешательстве.

   Желая освободиться от религиозных деформаций, преследовавших и разрывавших ее, и в то же время желая сохранить свои основные убеждения, она понимала, что проблема сводится к тому, чтобы найти спасение в Боге, одновременно лишив его всех принадлежащих ему атрибутов. Это означало – вырваться из пут окружающей ее в детстве обстановки, когда религия была вездесуща, Армагеддон был темой застольных разговоров, а конец света – пугающей реальностью. Еще там была угроза, содержащаяся в пророчествах дедушки о семи последних казнях Господних, о неизбежной войне с Китаем и о том, что приход католиков к власти будет означать конец рода людского. Конец, который к тому же подготовлен, вещал ее дедушка, вероломной, святотатственной теорией эволюции, выдвинутой Дарвином.

   Этот склеп в соборе религиозных терзаний Сивиллы занимали также различные символические фигуры из прошлого, которые протягивали в настоящее свои хватающие руки. Одной из этих фигур был не кто иной, как сам Сатана – змий, который прокрался через все детство Сивиллы как живое полнокровное существо. Страшась, что он подползет к ней ночью, она боялась, что, несмотря на все свои усилия, не сможет помешать ему «овладеть» ею.

   В этом склепе терзаний был и ангел с огнем и мечом, который, изгнав Адама и Еву из сада Эдемского, потому что они были «плохие», угрожал выгнать Сивиллу из дома, потому что она тоже «плохая».

   Таким образом, чем больше анализ подталкивал Сивиллу к тому, чтобы она ставила под вопрос свое религиозное наследие, требовавшее сверхжестокого соблюдения правил, тем более преследуемой, разрываемой на части она становилась. Но даже внешне протестуя, внутренне она соглашалась с буквой ортодоксии.

   Голос этой ортодоксии звучал в кабинете для консультаций в тот прохладный сентябрьский день. Сивилла сидела на кушетке рядом с доктором. Дискуссия переходила от необходимости свободы в настоящем к отсутствию свободы, навязанному в прошлом.

   – Я понимала причины, по которым нельзя курить, танцевать и ходить в гости на дни рождения по субботам, – объясняла Сивилла. – Но внутренне я протестовала. Потом некоторое время не протестовала. Затем протесты опять возобновились. А теперь я снова стараюсь не протестовать.

   – Почему вы стараетесь не протестовать сейчас? – с тревогой спросила доктор.

   Сивилла молчала.

   – Хорошо, – решила не настаивать доктор. – Так по какой причине нельзя было ходить на дни рождения по субботам?

   – Потому что в Библии говорится, что не следует ублажать себя в субботний день. В этот день вы должны размышлять о Боге, а не заниматься мирскими делами. – Она произнесла это с уверенностью, но сразу добавила, словно оправдываясь: – Мне не хочется разговаривать об этом.

   – Разве не говорит Библия, – напомнила ей доктор, – о шести днях, посвященных работе, и о седьмом дне, посвященном отдыху? Разве какая-нибудь вечеринка не может быть частью отдыха седьмого дня, о котором говорится в Биб лии?

   – Можно устроить вечеринку в любой другой день, – не задумываясь, ответила Сивилла, – но не в субботу, потому что в этот день от восхода до заката следует блюсти умеренность. Так нам велел Бог.

   Доктор предложила поправку:

   – Так, по словам библейских пророков, велел нам Бог. Давайте не путать разные вещи.

   – Бог говорил их устами, – убежденно возразила Сивилла.

   – Возможно, – не стала спорить доктор.

   – Библия написана по вдохновению Божию, – твердо заявила Сивилла. – Это не просто какая-то книжка, которую кто-то написал.

   – Пророки были людьми, и мы не можем быть абсолютно, целиком и полностью уверены в том, что они нигде и ни в чем не ошиблись.

   – Бог, – возразила Сивилла, – не позволил бы им делать ошибки.

   – О, Он постоянно допускает, чтобы люди делали ошибки! – В голосе доктора прозвучала нотка иронии.

   – Да, – согласилась Сивилла. Потом выражение ее лица стало напряженным, и она добавила: – Но не в таких важных вопросах, как передача Его Законов множеству грядущих поколений людей.

   – Является ли любовь к ближнему частью почитания Бога? – спросила доктор.

   – Да, является, – уверенно ответила Сивилла. – Но именно частью. Господь сказал: «Возлюби ближнего как самого себя».

   – А если у кого-то из соседей день рождения пришелся на субботу, – спросила доктор, – можно ли лишить его возможности отпраздновать этот день?

   – Да, – подтвердила Сивилла. – Господь сказал, что Он прежде всего.

   – Разве мы не почитаем Господа, празднуя свой день рождения?

   – Нет.

   – Хорошо, – настаивала доктор, – вы празднуете Рождество, день рождения Христа?

   – Наша церковь не празднует. Очень хорошо сознавать и помнить, что Он когда-то родился, но нужно иметь в виду, что произошло это не в тот конкретный день, двадцать пятого декабря.

   – Уместно ли относиться с уважением к дню, когда мы родились, если мы являемся детьми Божьими?

   Сивилла ответила сурово:

   – Но не обязательно устраивать вечеринку, объедаться, вопить и творить тому подобные вещи по субботам. Следует соблюдать многие правила, если собираешься идти путем Господним. Это вовсе не легко. Святой Иоанн Креститель сказал: «Я боролся, и тяжко боролся».

   На некоторое время наступило молчание. Затем с прямотой, рассчитанной на то, чтобы оживить подавляемые сомнения Сивиллы – сомнения, выражаемые некоторыми из ее других «я», – доктор Уилбур сказала:

   – Хорошо. Есть момент, которого я совершенно не понимаю относительно вашей религии: одна из вещей, за которую человек боролся в течение веков, – это его свобода.

   – Вполне возможно. Но никто не хочет быть свободным от Бога.

   Последнее слово осталось за неколебимой Сивиллой.

   Несколько дней спустя Пегги Лу и Пегги Энн продемонстрировали смесь гнева и страха, когда доктор Уилбур заговорила с ними о религии.

   – Там все запутано, – сказала Пегги Лу, выступая и за себя, и за Пегги Энн. – Об этом бесполезно говорить. Там все закручено кругами. – Расхаживая по кабинету, Пегги Лу вдруг остановилась. – Вроде бы это все только для того, чтоб ты не расстраивалась. Вроде бы чтоб помочь тебе. Но мне это никогда не помогало. Это никогда не помогало Пегги Энн и вообще никому из нас. – Пламя протеста было неукротимо, однако церковь все еще стояла. Но Пегги Лу, продолжая мерить шагами пол, все-таки добралась до тупика, резко бросив: – Мне хотелось бы разорвать эту церковь на куски!