Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

ни роскошных дворцов и храмов, ни разгуливающих в поднебесье канатоходцев Джумагуль не увидела. И это разочаровало ее. Впрочем, долго раздумывать не пришлось. Чем ближе подъезжала арба к городу, тем тесней становилось вокруг. Наконец, миновав шаткий мостик, Джумагуль въехала в узкую кривую улочку и сразу оказалась в шумном людском муравейнике. Мужчины в халатах и странного покроя коротких куртках, женщины в ярких бархатных тужурках сновали взад и вперед. От коловращения, шума и гвалта у Джумагуль закружилась голова. Опасаясь нарваться на какого-нибудь городского шарлатана, которым, как дьяволом, пугала ее мать, Джумагуль не решалась спросить, где находится дровяной базар. Двигалась вслед за арбами, груженными саксаулом и гребенщиком, не сомневаясь, что раньше или позже они приведут ее к месту торга.

У скорняжной лавки, где над дверью вывешен лисий хвост, пришлось остановиться: катившая впереди арба застряла. Узкая улочка не позволяла ни объехать эту арбу, ни повернуть назад. Оставалось ждать. За спиной Джумагуль уже выстроилась длинная череда повозок, телег, арб и возов, неслись понукания нетерпеливых возниц, кто-то уже спорил и ругался, толпа зевак обступила застрявшую арбу.

— Эй, красавица, почем дрова продаешь? — услышала вдруг Джумагуль. Перед ней стоял рыжий, гладко выбритый, безусый мужчина в остроконечной суконной шапке. Джумагуль насторожилась, недоверчиво, исподлобья оглядела покупателя: шарлатан, бродяга? Она уже было отвернулась в сторону, твердо решив не вступать в переговоры с этой подозрительной личностью, но неожиданно вспомнила: такую же точно остроконечную шапку носил Айтбай-большевой. Авторитет Айтбая был непререкаем. А раз у этого рыжего такая же шапка, выходит, говорить с ним можно без всякого риска.

Заждавшись ответа, мужчина, усмехнувшись, спросил:

— Ты что, глухая?.. Или дрова у тебя на особого покупателя?

Он говорил с каким-то незнакомым акцентом, и это опять заставило Джумагуль вспомнить предостережения матери. Но в конце концов, собравшись с духом, она решилась и назвала цену, ту, с которой Туребай советовал ей начинать торг. К великому изумлению Джумагуль, рыжий не стал торговаться:

— Быть по-твоему. Езжай за мной.

К этому времени общими усилиями возниц и любопытствующих застрявшая арба была сдвинута с места. Джумагуль тронула коня и по лабиринту узких улиц последовала за маячившей впереди остроконечной шапкой. «Можно бы запросить побольше. Продешевила», — подумала она с сожалением.

Странный попался ей покупатель. Вместо того чтобы, указав, где сгружать дрова, рассчитаться и уйти, сам залез на арбу и вместе с женщиной принялся за работу. Несколько раз он пытался заговорить с Джумагуль, но та робела, прятала глаза, отвечала односложно и невнятно. Когда дрова были сгружены, мужчина протянул ей деньги:

— Держи. Так и миллионером стать недолго. А?

Уже отъехав на порядочное расстояние, Джумагуль подумала — поблагодарить бы нужно рыжего, хороший человек, недаром шапка, как у большевого! Жаль, имя не спросила. Как в ауле расскажешь?..

Теперь оставалось купить мясо и можно возвращаться. У городских ворот, где людская толпа гудела, как улей, Джумагуль увидела мясную лавку. Подступиться к ней было непросто. К тому же среди покупателей как назло ни одной женщины. Но не ехать же домой с пустыми руками! Волей-неволей пришлось слезть с арбы и протискиваться поближе к прилавку.

Молодой мясник, ловко взмахивая топором, бросал на весы отрубленный кусок, и при этом рот его ни на минуту не закрывался:

— Будет тебе и шурпа, и лагман... Не скупись, Минавар, — тещу заморишь голодом!.. Мозги, говоришь? Свои нужно иметь... Эй, Мамаджан, как здоровье? Давно не видал... На митинг идешь? Иди, иди: накормят словами по самое горло!

Митинг, митинг... Это непонятное слово Джумагуль слышит со всех сторон. То и дело раздается в толпе: «На митинг идешь?», «Когда он там, митинг этот?», «На митинге встретимся». Что-то такое про митинг говорил Джумагуль и рыжий, но она и тогда ничего не поняла.

— Эй, молодка, за мясом пришла или на мясника любоваться? — окликнул Джумагуль словоохотливый продавец. — Подходи! Сколько тебе? Пуд?

Завязав в платок четыре фунта мяса, Джумагуль вернулась к арбе. Все оказалось намного проще, чем она себе представляла: приехала в город, продала дрова, купила мясо. Оттого что все ее страхи, все трудности, казавшиеся непреодолимыми, остались позади, Джумагуль ощутила вдруг прилив необычайной легкости. Будто солнце заглянуло ей в душу. Хотелось смеяться и озорничать, как когда-то на зеленом берегу Еркиндарьи — боже, как давно это было! — хотелось сделать что-то особое, такое, чего прежде она никогда не делала и не решилась бы сделать. Купить на оставшиеся деньги небольшое зеркальце? Запеть на всю площадь любимую песню? Или спросить вот у этой прохожей, что такое митинг?

Арба не двигалась с места. Не зная, на что решиться, Джумагуль веселыми глазами рассматривала толпу. У какого-то мужчины в кургузой тужурке изо рта, будто из печной трубы, валил дым. Смешно! Из корзины, что несла степенная женщина, вырвался с орлиным клекотом растрепанный желтый петух. Женщина испуганно вскрикнула и, вытянув вперед руки, погналась за ним, а петух прыгал на связанных ногах, хлопал крыльями и каждый раз успевал увернуться. Потеха!

— Ты чего тут хохочешь? — заинтересовался, поглядев на Джумагуль, проходивший мимо парень. — На митинг пойдем. Там веселей.

Сказал и ушел. А Джумагуль опять осталась в неведенье — что же это за штука такая, митинг? Посмотреть бы хоть краешком глаза. Вернется в аул, будет чем похвалиться — митинг, понимаешь, видала! Настоящий, с длинным хвостом и двенадцатью верблюжьими горбами. Вот оно как...

Соблазн был велик, и Джумагуль не устояла: повернув арбу, она направилась в ту сторону, куда широким потоком лилась говорливая толпа. Ехать пришлось недолго — один поворот, другой, и неожиданно возникло перед ней клокочущее людское море. Стены домов и заборы служили ему берегами. А посредине, над головами людей, возвышался остров. Шальная волна выбросила на него человека, и он, с перепугу наверно, метался по этому деревянному острову, взмахивал руками и громко кричал на каком-то чужом языке. От резких движений его золотистые волосы падали на лоб, закрывали глаза. Он отбрасывал их назад, а волосы снова разлетались в стороны. Вскоре людская волна подняла на остров еще одного человека. У этого вид был попривычней — сапоги, полосатый халат, цветастая тюбетейка. Теперь они кричали по очереди: сначала золотоволосый, потом, когда замолкал, начинал другой. Этот кричал на знакомом, понятном Джумагуль языке, и, если б стояла она немного поближе, сумела б, конечно, разобрать все,