Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

много быстрее, потому что (об этом я тоже писал) возникло беспокойство, что меня «переманят» в Гарвард. Так и могло случиться, но в Гарварде, как я понял, мне светила лишь вторая ступень, которая там в отличие от почти всех учебных заведений Америки постоянного контракта не предполагает.

Подобный риск даже не подлежал обсуждению. Через шесть лет, если бы я кому-то не угодил, меня бы выгнали, и что бы я стал делать? Хозяйка дрессированных рыб не могла прийти в себя от изумления: я не согласен? Гарвард – недостижимая мечта американских ученых. Но к семидесятым годам расцвет гуманитарных наук там, как и везде на Западе, остался в прошлом, сравнительно недавнем, еще памятном, но невозвратимом. На поверхности с треском лопались многочисленные пузыри, и этот шум выдавался за гром побед.

И все же гарвардский профессор, к какой бы кафедре он ни принадлежал, до сих пор обладает громадным престижем по определению, а, скажем, Миннесота – провинция, часть гигантского муравейника. Место вопреки известной поговорке успешно красит человека. Я это знал, но не мог пожертвовать верным куском хлеба ради ненадежного блеска и никогда не пожалел о принятом решении. Виноград зелен, но тут уж ничего не поделаешь.

Так случилось, что все отрицательные события моей жизни приносили мне только пользу, хотя плату за успех взимали немалую. Когда мне исполнилось восемь лет, мой класс перевели в хулиганскую школу, и долгое время я жил в аду. Но основные хулиганы постепенно отсеялись, неосновные занялись своими делами, а в старших классах я попал к двум выдающимся учителям (по математике и литературе). «Хорошая» школа и мечтать о таких не могла. Не буду заново говорить о том, каким счастьем обернулась для меня антисемитская политика Ленинградского университета и гнусность того вуза, который я кончил впереди всех и который не пустил меня к себе в аспирантуру. Нечто подобное, скорее всего, произошло и в 1977 году. Миннесота предоставила мне полную свободу в выборе курсов (ее бы не было в Гарварде), университетское издательство напечатало целую серию моих книг, а аспиранты оказались не хуже, чем на Востоке. Судьба, конечно, слепа, но у нее есть внутреннее зрение; в остальном же береженого Бог бережет.

Вдали от Америк и Англий,В стране, обреченной на слом,Усталый, задумчивый ангелВзмахнул, пролетая, крылом.Он будто бы вымолвил: «Стонешь?А я для чего пролетел?»Но я, в те поры несмышленыш,Не в небо, а в землю глядел.Не зная, что путь предначертан,Зажатый меж глыбистых льдин,Я буйствовал, с северным ветромСражаясь один на один.Но чудо: я рвался на север,А ветром сносился на юг;Был ветер обманчиво весел,Ласкаясь, как искренний друг.Чудес не бывает. В пустынеК оазисам узки пути,Но кровь там кипит, а не стынет,И можно на цель набрести.Я шел сквозь барханы без жалоб,Себя страстотерпцем не мня.О только безводней не стало б!О только б хватило меня!В стране, где малина безбрежна,Но тоже идущей на слом,Ответь мне, мой ангел безгрешный,Взмахнешь ли ты снова крылом?

Глава девятая. Вся семья в сборе

1. Франкофон Женя

Чудеса начинаются. Кролик Женя и кролик Жан

Новую девочку по имени Мари я выудил из очередного списка французской кафедры, на сей раз своего университета. Когда она, потребовав совсем уже ничтожную мзду, появилась у нас с обещанием приходить три раза в неделю, мы не могли предположить, что произошло одно из важнейших событий в Жениной жизни. Началось все столь же бездарно, как в Кембридже: я сочинял сценарий, а Мари считывала мои фразы, иногда тихо комментируя: «Нет, здесь нужен инфинитив».

Было ей в ту пору двадцать лет. Ее отца (инженера) послали работать из родного Бордо в Миннесоту, как потом выяснилось, на много лет. В семье, кроме родителей, было еще двое детей: брат, на год с чем-то моложе Мари, и сестра. Впоследствии, когда Женя стал чуть ли не сыном этого маленького и тогда еще счастливого полка, я называл его французиком из Бордо.

Промучившись дней десять, я понял, что, как бы беспомощны ни были наши «гувернантки», со сценариями надо расстаться. Последней каплей было упражнение на будущее время. В сказке попалось несколько форм будущего, и я придумал игру типа:

– Я ищу книгу, но не могу найти ее.

– Женя (предполагаемая реакция): «Вы ее найдете?»

– Конечно, найду.

Я объяснил Мари, что все это должно иметь характер веселой и подвижной игры. Она прекрасно поняла мою мысль, села на диван и вполголоса произнесла: «Женя, я скажу тебе несколько предложений, а ты скажешь их мне в будущем времени». Я сдался. На следующий урок я принес ферму (дом с разными животными), со всеми подробностями рассказал «Теремок» и предложил Мари играть по сюжету этой сказки. С того дня все волшебным образом переменилось. На первый взгляд, я сам был кругом виноват, но я утешался мыслью, что без моих сценариев ничего бы не вышло и с «Теремком»: все-таки Женя шел не от нуля, а был какой-то запас. Я и дальше придумывал сюжеты игр. Мари оказалась фанатиком долга. Вместо получаса она сидела сорок минут. Было решено увеличить плату; тогда она стала проводить у нас почти целый час. Мы боялись говорить о дальнейшей прибавке, чтобы она не переселилась к нам окончательно.

Прошли четыре прекрасных месяца. У Жени появилось ангельское произношение, будто он не ученик, а ребенок Мари. Дома он играл сам с собой либо по-английски, либо на какой-то полуфранцузской мешанине и почти никогда по-русски. Я только диву давался. Мари пригласила его в гости, где его накормили прекрасной шарлоткой. Женя скоро стал говорить Мари «ты», и они целовались после урока, ибо кто же во Франции и Италии не целуется при расставании?!

По официальной версии, Женя обворожил всю семью, и его снова пригласили. На сей раз его привезла домой не одна Мари. За ней вышла из машины ее младшая сестра, в руках у которой было огромное блюдо с шарлоткой. Конечно, чуть позже приехала и к нам на обед вся семья. Мы купались в лучах Жениной славы и изнывали от благодарности. Редко кто любит твоего ребенка; гениальные, с хорошими манерами сыновья и дочери бывают только у соседей. Вот, например, в то же время Женю позвали играть с его сверстником на соседней улице. Женя, конечно, пошел, но предварительно хозяйка дома дала нам книгу «Как воспитывать детей». Пустячок, но противно, вроде сентенции автобусного молодого человека, сохраненного на все времена в предыдущей главе.

Съедавший все, что плохо лежит, Женя получил от кого-то два пирожка. Он один взял домой и назавтра отдал его Мари. После урока он вечно совал ей апельсины и грейпфруты. Она иногда забирала его на целый выходной. Там его закармливали шарлоткой, и в нашем