Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

средневековой литературы: 32 рыцаря, 17 дней, 1004 нападающих при описании давнего прошлого, когда ни о какой точности не могло быть и речи (но тут же о любой группе говорится, что людей было двенадцать или двадцать четыре: счет непременно шел на дюжины, как до сих пор при покупке яиц в Америке, а ассирийские двенадцать часов и прочее остались везде).

Наша орфографическая игра неожиданно стала любимым Жениным занятием. Буквы хранились в коробочке, почти совершенно разодранной, но еще живой и скрепленной двумя резинками. Самым главным было резинки снять и буквы выбросить на ковер. Потом Женя подбирал буквы, и я складывал из них слово; после чего роли менялись (и так много раз). Правописание улучшалось на глазах и, хотя он мог недолго думая собрать катище, стоило ему сказать: «Ну что ты? Котище – это большой…?» – как он выкидывал А и заменял его на О.

Но апофеоз по законам драматического действия наступал в конце. Все буквы, кроме А (а на другой стороне было К), укладывались в коробку, и коробка превращалась в вагон метро, а оставленная буква – в пассажира. Вагон путешествовал по разным линиям (красной, синей, зеленой, как в Бостоне), пассажир (роль которого предназначалась мне) постоянно опаздывал и лишь очень нескоро, утомленный многочисленными пересадками, добирался до нашей станции. Тогда резинки – они же рельсы – надевались на коробку, а кусочки оторванного от крышки картона – они же платформы – запихивались внутрь.

В ту кембриджскую осень Женя говорил по-русски то лучше, то хуже. Иногда он делал «творческие» ошибки. «Не прислоняйся к стенке: ее недавно покрасили». – «Я знаю и уже отслонился». После похода в Аквариум он сообщил Нике, что видел осьминка (с ударением на конце), то есть просклонял осьминог, как цыпленок, рубанок или воронок, хотя знал, что у осьминога восемь ног и что, следовательно, – ок не суффикс. Он любил слово водится, так как вечно говорил о рыбах. Я сказал ему, что одну из книг, взятых из библиотеки, надо читать поскорее, так как в Миннеаполисе меньше выбор русской литературы, чем в Гарварде. «Почему же? – возразил он. – „Что я видел“ Житкова – тоже русская книга, а водится в Миннеаполисе».

Мы сходили на концерт местных шотландцев (красиво, но скучно). Когда все кончилось, Женя почему-то не захотел выходить из зала. Выяснилось, что он увидел на полу монету в 25 центов и ждал, когда люди, стоявшие рядом, уйдут. Поддавшись моим уговорам, он поднял монету и спросил пожилую даму, которая ее, наверно, и уронила: «Извините, вы потеряли денежку» (он употребил слово quarter, то есть четверть доллара, которым называется 25 центов). Дама в один миг оценила ситуацию и сказала: «Тот, кто ее нашел, может взять ее себе».

Если он выклянчивал какую-то вещь и Ника говорила, что на нее нет денег, он неизменно объяснял, что я схожу в университет и нужную сумму заработаю (этот источник обогащения был уже успешно испробован на нищем). Несколько позже он изобрел способ, открытый многими детьми до него: «И потом, мама, тебе же дают сдачу!» (Как-то я прочел в рассказе российской писательницы в Германии, спросившей сына, с которым, конечно, говорила по-русски, почему он не дает мучающему его хулигану сдачи. Ребенок ответил: «Ты же не позволяешь мне носить в школу денег».)

Обсудив за утренним чаем повадки барракуд, мы неизменно возвращались к «Мэри Поппинс». В одном из бесчисленных магазинов, которые обступили Гарвард, он нашел «Мэри Поппинс открывает дверь», и утро начиналось вопросом: «Мы пойдем в магазин смотреть „Мэри Поппинс“?» Я боялся этих могучих раздражителей, чудовищной сосредоточенности на чем-то одном вроде щенка у Малыша из книги Астрид Линдгрен и, подобно тому отцу, сдался: пошел и купил ему эту последнюю книгу серии, тут же заявив, что «Мэри Поппинс от А до Я» (по-английски, конечно, до Z) не куплю никогда. В библиотеке мы взяли «Возвращение Мэри Поппинс» и читали потихоньку каждый вечер. Эта часть понравилась мне гораздо больше первой: она и оригинальней, и остроумней, и теплее.

Выяснилось, что я помню о Жене одно, а он помнит о себе другое. Однажды он увидел, как человек кидает собаке мяч, а та бегает за ним.

– Как в Миннеаполисе! – воскликнул он.

– Когда?

– Разве ты не помнишь, когда мы шли на обед к Л.!

Накануне отъезда, 15 сентября, наша соседка Л. устроила нам прощальный обед, и собака действительно носилась по улице с мячом в зубах. Кто бы мог подумать, что это сильное впечатление! Досадно, что люди не помнят своего раннего детства.

5. Оксфордская мантия

Вершины красноречия. Коза, пившая яблочный сидр, и бойкая мертвая мышь. Так по рукам? Нездешний Новый год. Близок локоть

Перед отъездом из Кембриджа мы обошли все наши любимые места (магазин, где «водятся» дешевые кролики; метро; берег реки), и каждому из них Женя говорил: «Прощай, мы больше тебя не увидим». Больше всего он огорчался, что в Миннеаполисе нет метро, но будущее щедро вознаградило его: работа забросила его во многие большие города, и под землей он накатался всласть.

В одну из последних недель он сходил с Никой в музей смотреть чучела. За компанию они пригласили ту девочку, которая ела только гамбургеры с кетчупом, и ее маму. Девочка оказалась меланхоликом и к разговорам была не склонна.

– Ты не будешь скучать по Жене? – спросила ее мать.

– Нет, – ответила та, – Женя никого не любит, и никто не любит его.

Вроде бы она была не совсем права. В школе он немного сблизился с неким Крисом и лишь о нем вспоминал в каникулы, спрашивая: «Мы еще раз вернемся в Бостон? А Крис будет учиться в этой школе? Я бы хотел вернуться в ту же школу, я так привык к детям, особенно к Крису», – почти все – сплошная литературщина.

В Бостоне жило в то время множество недавних иммигрантов вроде нас, так что от одиночества мы не страдали. Возникли и кратковременные американские знакомства. Ника уже совершенно свободно говорила по-английски, так что мы куда хотели, туда и ходили. Кое-кому Женя пришелся по душе, а кое-кого раздражал. Войдя в мирный профессорский дом и встретив группу воспитанных, интеллигентных детей (американцев) от трех до семи лет, он с порога заявил: «Я всех вас поколочу». Те удивились и ничего не ответили.

Одна пара бывших россиян держала магазин сувениров. Хозяйка, замученная тем, как Женя клянчил, чтобы ему купили белку («Мамочка, ну если нет денег, купи бесплатно»), в конце концов эту белку ему подарила. Там я скандалить не стал, но дома заявил, что белку надо вернуть. Мы пошли в магазин, и я от имени Жени, у которого