Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

лексиконе появились названия многочисленных французских блюд (о которых в Америке были наслышаны все, кроме нас с Никой). Женя вполне определенно заявил Мари, что он поедет во Францию и женится на ней. Я робко предположил, что, может быть, ему больше подойдет младшая сестра, но мой план одобрения не получил. Как уже было рассказано, герой Жениной двухстрочной новеллы тоже переселился во Францию и там обзавелся семьей. Учитывая, что отец Мари, прощаясь с ним и целуя, называл его mon lapin («мой кролик»), все нити, как и положено в искусном повествовании, сошлись на последней странице. Только нашего кролика не звали Жан.

2. Расставание

«Снегурочка». Оставленные дети

В начале мая, незадолго до Жениного шестилетия, я должен был уехать в командировку. Женя наизусть знал маршрут (Йейл – Амхерст – Кембридж) и постоянно спрашивал, будет ли у Якобсонов Дед Мороз. «Ну, какой же Дед Мороз поздней весной? – удивлялся я. – Он давно ушел к сибирским тундрам, как все знают из пролога к „Снегурочке“». У нас была запись всей оперы в исполнении Большого театра. Женя крутил эту пластинку без конца, но только вступление и финальную сцену. Его любимым местом в прологе было начало «Масленицы». На просьбу Мороза охранять дочь Леший отвечает: «Ладно, ладно!» – и тут же издалека начинается хор «Прощай, прощай, Масленица». Это-то пение за сценой и пленило Женю. Он слушал его по сто раз в день, восхищался им, постоянно проверял, нравится ли хор мне и Нике, и напевал его сам.

Итак, Мороз оставил дочь на попечение Лешего, а сам отправился к сибирским тундрам. Я же упаковал свой чемоданчик и приготовился лететь на Восточный берег. Это была не первая и даже не вторая моя отлучка, но почему-то именно на этот раз Женя не хотел меня отпускать. Он и вообще возмущался, что должен был делить меня со студентами (а я, где и когда только мог, читал для заработка вечерние курсы): «Разве ты не можешь им сказать: „Лекция окончена. У меня сын, и он меня ждет; мне нужно его укладывать спать“». Но тут вечером произошло совершенно душераздирающее прощание.

– Папочка, если тебе надо уезжать, возьми меня с собой. Я буду хорошо себя вести. И что с того, что ты будешь с утра уходить? Я останусь дома, все приберу и буду тебя тихонечко дожидаться.

– Ну, Женечка, ты же не Золушка у меня. Лучше скажи мне еще раз, что тебе привезти.

Вопрос обсуждался многократно, и задал я его, исключительно чтобы переменить тему. Давно было решено, что, раз в предыдущую поездку я привез игрушку, в этот пусть будет «что-нибудь вкусненькое» из запомнившейся ему кондитерской. И действительно, в Кембридже я потащился в это заведение и купил огромное пирожное без крема и вообще почти без всего. Мы прощались вечером, потому что у меня был ранний самолет. У Якобсонов Кристина рассказывала бывшим там дамам о Женином посещении их дома, как он, путаясь в именах и фамилиях, спрашивал ее: «А где Якобсон?» – а на ее вопрос: «Вы живете в квартире?» – возмущенно ответил: «Глупости какие! Конечно, в доме». Я тогда при этих сценах не присутствовал. А потом Ника и Женя встречали меня в аэропорту, и все пошло по-старому.

3. Домашнее чтение. Правда и вымысел

Всех жалко, но не всегда. Мать и мачеха. Мальчик и смерть. Дядя Герберт. Обжегшись на молоке

Книги и книжечки, теперь уже на трех языках, продолжали идти потоком. В русских народных сказках (был у нас такой сборник) ему нисколько не претила повторяемость сюжетов и деталей: бесконечные избушки на курьих ножках и незамужние принцессы. Со мной он даже не раз читал больше, чем надо, чтобы узнать конец, но никогда не делал ни малейшей попытки что-нибудь прочесть сам. Плакал он по любому поводу. В рассказе Пришвина подарили собачку. Слезы: зачем подарили? Ему удалось объяснить, что собачке и у нового хозяина будет хорошо. Откуда ты знаешь? Об этом Пришвин написал в другом рассказе. Ты уверен? Совершенно уверен. Следует моя импровизация о счастливой и зажиточной жизни героини и о щенках, которые от нее произошли.

Мужик собирался удавить кота. Плач. «Успокойся: ведь не удавил же». В «Тысяче и одной ночи» рыбак выпустил джинна из бутылки. Опять слезы: джинн убьет рыбака. Зачем же плакать заранее: может быть, не убьет? Даже скорее всего не убьет: иначе приключению будет конец. А в обожаемой сказке «По щучьему веленью» прохвост Емеля едет на печи и давит народ. Здесь бы, казалось, самое время реветь, а он визжал от восторга. Вот что значит сочувствие герою, о котором я писал раньше. Емеля – главное действующее лицо, и его жертв не жалко: лишь бы он победил, а у Пришвина героиня рассказа – собака; о ней и сокрушаемся. Впрочем, всякое широкое обобщение рано или поздно дает сбой: возмутился ведь Женя, что Мцыри напал на мирного, да еще занятого едой барса, и облил слезами цветики степные, помятые конем.

Я не был уверен, что тяжеловесная и местами довольно ядовитая стихотворная повесть Жуковского об Иване-царевиче и сером волке будет иметь столь грандиозный успех. Женя следил за перипетиями героя с неослабным вниманием и с удивлением заметил, что Баба-яга здесь почему-то добрая, но я ему напомнил, что в сказке «Свинка – золотая щетинка» она тоже помогает герою. Мы сошлись на том, что в «Аленьком цветочке» она злая, и я с трудом удержался от пространного объяснения о двойственной природе древних хозяев леса и моря: они охраняют свои владения от непрошеных гостей, но милостивы к просителям.

Конец сказки дочитывала Ника (у меня была вечерняя лекция). Женя заплакал, когда серый волк окончательно распрощался с Иваном.

– Ты что, плачешь? – удивилась Ника.

– Нет, просто кашляю, – ответил Женя.

Но назавтра я повторил это место, и эффект был тот же. Дети – последовательные существа. Ведь и в Кембридже он дважды одинаково отреагировал на мое предложение подать на обед листья, которые он сам же, перемешивая их палкой в ведре, называл рыбой.

«Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» Женя слушал затаив дыхание, явно наслаждаясь прелестными стихами, и лишь одним остался недоволен: почему песик, съев яблоко, сдох. Жалко песика. Царевна ожила, а песик так и остался мертвым. Я согласился: действительно несправедливо. Коня Ивана-царевича он тоже очень жалел: лучше бы было Ивану «полчаса поголодать и померзнуть».

Любимыми Жениными сказками были те, в которых фигурировали старик со старухой. Однажды Женя спросил меня, почему мачехи всегда злые. Я ответил, что в жизни в отличие от сказок они бывают и хорошими. Тогда я еще не вполне осознал, что половина браков в