Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

Америке кончается разводом и что падчерицы и пасынки давно перестали быть редкостью или сказочными персонажами, и сослался на свой (для разнообразия невыдуманный) опыт: я знал девочку, которой было два года, когда умерла ее мама, и мачеха стала для нее родной матерью (она и звала ее мамой). Но дети, как и средневековые авторы, не принимают абстракций и безымянных персонажей.

– А почему умерла мама?

– Не знаю.

– Ну, придумай что-нибудь.

– Попала под машину.

Назавтра он опять вернулся к этому разговору.

– Ты знал девочку, у которой мачеха была лучше родной матери?

– Да.

– А почему она попала под машину?

– Не знаю.

– Переходила на красный свет?

– Да, ты прав.

– А если наша мама умрет, ты женишься на хoрошей или злой мачехе?

– Я даже обсуждать этого не хочу. Зачем нашей маме вдруг умирать?

– Ну, все-таки. Если она все-таки умрет?

– Тогда, конечно, я женюсь на хорошей мачехе, а может быть, и вовсе не женюсь и будем мы жить вдвоем.

– Тогда я умру с горя, если ты не женишься. (Тут Женя что-то перепутал. Обычно я говорил, что если мама умрет, то и я умру с горя.) Что же мы будем делать? Кто меня будет возить утром в школу?

– Я.

– Ты не умеешь.

– Я научусь.

– А кто же по вечерам будет уходить на рисование и керамику?

– Да, с этим делом плохо.

Глаза у Жени начали увлажняться, я кое-как замял разговор, и мы наконец добрались до чтения.

Из великих проблем его больше всего интересовали богатство и смерть.

– Какой большой дом. Нам бы такой!

– Зачем тебе? Подумай, сколько времени нужно, чтобы его убрать.

Впрочем, решения были найдены: мы богаты (это Женя сам установил) и никогда не умрем (последнее сообщил ему я).

Но, видимо, от самого рокового вопроса бытия отделаться не так просто: в книгах (а круг Жениных мыслей в очень сильной степени определялся чтением) жизнь преходяща, и сказки в этом смысле особенно беспощадны.

А то вдруг вспомнил Женя сказку Оскара Уайльда «Соловей и роза», которую знал по русской пластинке в исполнении Бабановой. Молодая женщина обещала студенту, что будет танцевать с ним на балу, если он подарит ей красную розу. Но в саду росли только белые розы. Услышав сетования студента, соловей спросил у куста, есть ли возможность помочь влюбленному. Оказалось, что есть: соловей должен прижаться сердцем к шипу и петь всю ночь. Кровь его сердца окрасит белую розу в красный цвет. Соловей выполнил это страшное приказание, и, когда последняя капля крови перелилась в медленно розовеющий цветок, он стал пунцовым, а соловей упал мертвым. Наутро восхищенный студент сорвал розу и преподнес девушке, но той подарил подвески на платье сын камергера, и какое же может быть сравнение между искусственным украшением и живым цветком (по крайней мере, у Оскара Уайльда)? Девушка пошла на бал с сыном камергера, а студент выбросил розу в окно.

Уайльд испортил конец, добавив несколько ненужных предложений. Я вырос с русским переводом Уайльда (в родительском шкафу, пережив и отца, и блокаду, стояло полное собрание его сочинений – приложение к «Ниве»), и, зачитанный много позже до дыр по-английски, Уайльд вошел в меня целиком. Женя не мог смириться с тем, что ради красной розы соловью пришлось пожертвовать кровью своего сердца. Почему нельзя было покрасить белую розу в красный цвет (как в «Алисе в Стране чудес», мысленно добавил я)?

Через несколько месяцев я уложил его спать и ушел в соседнюю комнату. Вдруг я услышал рыдания. «Что случилось?» Из-за всхлипываний я разобрал лишь одно слово: «соловей». Он неожиданно вспомнил «Соловья и розу». Я долго успокаивал его, говоря, что это сказка, что в жизни так не бывает, что кусты и птицы не разговаривают, как люди. И, продолжая рыдать, он спрашивал: «Это сказка? Папа, скажи мне: это сказка? Ты не обманываешь меня? Этого ничего не было? В жизни так не бывает?»

Женя и сам сочинял бесконечные истории. Из глубин памяти выходили на свет божий какие-то «дяди» и «тети», которых он даже не знал, а только когда-то слышал их имена в наших разговорах. («Кто такой дядя Герберт?» Это покойный муж моей покойной тетки. «Как, разве ты не помнишь?») Когда мы уезжали, он передал нам подарки для своей американской родни. Я-то помнил, но у Жени он откуда? Близкие знакомые оказались владельцами пруда вроде гарвардского: там клюют рыбы, их снимают с крючка и отпускают обратно в воду. Тем же людям, как выяснилось, принадлежало огромное озеро, в котором купается 105 человек (105 сменило прежнее любимое числительное 19). Он поймал в нем леща, окунька и щуренка.

– Где же они?

– Я их отпустил!

Наш сосед, который играл с Женей, когда не было других компаньонов, съел три – нет, четыре – нет, пять пирогов. Мать и старшая сестра заставляли его есть, потому что хотели, чтобы он растолстел, но у него есть волшебное слово, спасающее от лишнего веса (оказалось, что не слово, а пустяковая фраза: «Не хочу толстеть»). Женю угощали, но он вежливо отказался: «Спасибо, я не ем пирогов», – и даже выбросил угощение в помойное ведро. («Папа, ты веришь?» Я, конечно, верю, и у Жени появляется хорошо знакомая мне торжествующая улыбка: и соврал ловко, и папу провел, да и кто сказал, что это вранье?)

А знаю ли я, что через 105 дней снова привезут «Коппелию?» (Он уже видел не только «Коппелию», но и «Лебединое озеро», и «Жизель».) Он хочет пойти, но возможно, что артистка, танцующая главную роль, заболеет: она уже чихает и кашляет. Еще не решено, полетят ли они из Нью-Йорка или приедут на пассажирском поезде. Сам он совсем недавно катался на пассажирском поезде (розовая мечта Жени): десять минут до станции, но нет платформы. Они (кто именно, не вполне ясно) поехали в Нью-Йорк, поели, попили (как же без этого!), купили двенадцать пластинок (еще спасибо, что не 105) и вернулись домой. «Где же пластинки?» – «Они – то, что в Америке называется invisible». Я подсказываю: невидимые. Именно в Нью-Йорке он и встретил дядю Герберта. Во всех этих выдумках главный герой – сам Женя, а любимым его литературным персонажем был вечно голодный Майкл Бэнкс из «Мэри Поппинс».

Сочинял иногда и я. Однажды, чтобы поощрить Женин энтузиазм к плаванию, я поведал историю о том, что в Китае есть река Янцзы и, если туда приезжает турист, его прежде всего заставляют эту реку переплывать: переплывет – впускают, не переплывет – отсылают домой. Сколько раз я потом жалел, что рассказал ему об этом подвиге председателя Мао (который, как известно, Янцзы переплыл)! Мне пришлось отвечать на непрекращавшиеся вопросы. «А если человек поплывет и утонет?» (Тогда, конечно, нехорошо.) «А детей тоже заставляют переплывать Янцзы? А