Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

сцен), потом банан, потом яблоко, посередине три раза бегал в уборную, а остаток вечера проговорил о своей любви к крутым яйцам и о готовности съесть крутое яйцо хоть сейчас. Я подозреваю, что столь неожиданное гастрономическое пристрастие имело литературный характер: видимо, в каком-то школьном рассказе героя кормили этим продуктом. Во всяком случае, дома яйца никогда не варились больше четырех-пяти минут.

В середине визита он стал хныкать, что его будет рвать, но спазм прошел, и светская беседа вернулась к теме крутых яиц. Что говорили о Жене за нашей спиной (а говорили то, что он заслуживал), сомнений не вызывало. Придя домой, я чуть не растерзал его и, укладывая спать, не прочел ни строчки (самое страшное наказание), но назавтра же утром он устроил истерику из-за сломанного сухарика (который сам же и сломал), а днем зашел с Никой в какой-то американский дом и, тут же разыскав кухню, завел привычный разговор о крутых яйцах. Ужасом повеяло от этой идеи фикс. Обедая, он опять стал уточнять, что будет на ужин. Открыв глаза, он уже не говорил ни о барракудах, ни о «Мэри Поппинс»: его интересовало, что сварили на завтрак. Наши утренние меню не отличались разнообразием и не заслуживали столь жгучего интереса. Любое описание яств сопровождалось одобрительными выкриками. В школе он постоянно пил чье-то молоко и ел чужие бутерброды, но по неведомой причине не набирал веса. Нас продолжал мучить давнишний вопрос: «Почему он всегда голоден?» Болезнь? Что делать? Мы знали одно: подальше от психиатров. А сами мы были совершенно беспомощны. Педиатр успокоил нас: «У детей это бывает». Сказки на тему «перемелется – мука будет» мы уже слышали и не хотели, чтобы Женя превратился в мешок с мукой.

Если бы с желудком можно было бы поступить, как с носом! Я сказал Жене, что от ковыряния нос растет и что именно так случилось с Пиноккио (Буратино). И о чудо! Он, не вынимавший палец из носа, совершенно отстал от него, а только дотронется, тут же бежал ко мне:

– Папа, посмотри: нос увеличился?

Я внимательно осматривал пациента и выносил приговор:

– Да, пожалуй, немножко вырос.

– Как ты думаешь, он за ночь опять уменьшится?

– Кто его знает! Утром будет видно.

Но назавтра утром о недавнем инциденте никто, естественно, не вспоминал.

В соседнем доме жила старушка (вдова) миссис Косой. Ей еще предстоит сыграть выдающуюся роль в Жениной жизни, но для начала Женя изобрел ловкую игру: он нес ей апельсин или грейпфрут, бежал к ней с этим грошовым даром и немедленно награждался куском неиссякаемого орехово-шоколадного покупного пирога, о котором он точно знал, что это отбросы, которые уважающие себя люди не едят. Но Женин аппетит превосходил его самоуважение.

Однажды (в субботу) он пошел на рисование с яблоком (как можно куда-нибудь уйти без «завтрака» хотя бы на два часа?!), но по дороге стащил еще одно, а потом вдобавок купил шоколадное молоко на украденные у Ники 25 центов. Я почти никогда не кричал на него, но тут взорвался.

– Откуда у тебя оказалось второе яблоко?

– Я взял его случайно!

– А съел ты его тоже случайно? И откуда взялись двадцать пять центов?

– Я их нашел.

– Где ты их нашел? У мамы в кошельке? И почему ты пьешь шоколадное молоко, то есть именно то, от чего тебе нехорошо и что тебе всего вредней?

– Я не хотел его пить, но дети заставляют, говорят «Пей, пей!» (тот же сюжет, что в недавно сочиненном рассказе).

– Вздор это все! А к миссис Косой тебя тоже заставляют бегать и есть бесконечные пироги? Скоро, скоро ты будешь самым толстым ребенком в школе.

Рыдания, опровержения, жалкий лепет оправданья.

На французском Женя вечно выспрашивал Мари, что она вчера и сегодня ела на завтрак, обед и ужин. По моей просьбе она отвечала сухо и ссылалась на столь спартанскую диету, что воображение распалить было решительно не на чем. Для описания того, что происходило после ухода гостей, требуется не мое перо, а Рабле. Если оставался пирог, его необходимо было съесть на завтрак. Порции ревниво сравнивались, а просьба о добавке следовала еще до того, как делался первый глоток. Но идеал в виде скромного, ни на что не претендующего мальчика, равнодушно отклоняющего пироги и мороженое, а то и бросающего их в помойное ведро, всегда стоял перед его взором. К сожалению, идеал недосягаем и потому непритягателен, а грех сладок.

Однажды они с Никой встречали меня после работы. Ника дала ему яблоко, но сказала, что если он не хочет, то пусть оставит мне, так как я в тот день забыл завтрак дома и, наверно, умираю с голоду. Женя был сыт, но яблоко тем не менее съел. В машине он обрушил на меня каскад блистательных аргументов: яблоко было одно, и оно по праву принадлежало ему; хотя я и забыл завтрак, в перерыве между лекциями я прекрасно мог сходить в один из ближайших ресторанчиков: разве я не хожу туда на деловые встречи? (в такие дни я сознательно не брал бутербродов из дому); в жару есть вообще не хочется, а только мучает жажда; он, конечно, мог оставить мне яблоко, но какой смысл есть за тринадцать минут до обеда? Я не спорил, а только укоризненно смотрел на него. Но в шесть лет голос совести заглушить уже не так просто, и назавтра он ждал меня в машине с завернутой в салфетку половиной яблока. «Папа, я добрый мальчик?» – обеспокоенно спрашивал он.

Скорее всего, вне связи со своими проступками, Женя беспрестанно возвращался к теме «полицейские и воры». Как удается поймать воров, и что с ними делают? Я как-то сказал, что ему нечего бояться, потому что последнего вора в Миннеаполисе поймали как раз накануне нашего приезда в Америку. Но не опасно ли, что у него оттопырен карман: не примут ли его за вора? Воруют ли воры, как только родятся, или становятся ворами позже?

Те же вопросы бесконечно обсуждались его сверстниками в школе. А как собаки находят воров? Им дают, как Авве (собаке из «Доктора Айболита»), что-нибудь понюхать? А если вор уехал на машине? Тогда ведь следа нет? А что у полицейского в кармане? Я видел фонарик и пистолет, но что там еще есть? А полицейский может сказать из своей машины по радио: «Осторожно, вор!» «Ах, как бы я хотел пригласить знакомого полицейского на обед!» (Это уже из «Мэри Поппинс».) И так без конца.

До падения советской власти одна из площадей в Москве носила имя Воровского. Угораздило меня сообщить Жене, что там показывают сидящих за решеткой воров (на самом деле