Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

действо. По ее словам, песенки были ура-патриотическими или уныло-назидательными, обычно плохо разученными. Женя участвовал в квартете типа бременских музыкантов: во что-то бил палочками. Наверно, именно потому, что в аудитории находилась Ника, он хулиганил особенно агрессивно.

– Как было в школе?

– Жарко и душно, как всегда.

Фраза, как легко догадаться, заимствованная (только произнесли мы ее, разумеется, где-то, когда-то по другому поводу).

В Кембридже мы пережили третий период Жениных страстей. Отошли в прошлое машины; чуть потускнели, хотя еще не слиняли, пластинки, и возникли рыбы. Откуда взялось это ихтиологическое наваждение, я не знаю (думаю, все началось с дачи), но не успевал Женя утром открыть глаза, как немедленно сообщал мне что-нибудь о барракудах. Мы начали покупать и набирать в библиотеке книжечки о разных обитателях моря.

По случайному совпадению и в школе подводное царство всплыло на поверхность. Детей снабдили картинками со схематическими изображениями рыб, в которых требовалось раскрасить один орган. Грудные, боковые и хвостовые плавники имеют в английском «научные» латинские названия, которых и учительницы не знали и иногда произносили с неверными ударениями. Женя изучал анатомию охотно (чего не сделаешь из любви к предмету!) и те же плавники отыскивал на картинках китов. Не осведомленный в этой науке, я ничем не мог быть ему полезен.

Он сам прочел мне книжечку «Рыба, отбившаяся от косяка» (по-английски косяк – то же слово, что школа) из легкой научно-популярной серии. Вся серия написана с большим мастерством: она доступна по языку, совершенно серьезна, интересна и хорошо иллюстрирована. В нашей книжечке говорилось, как сельдь отбилась от косяка, а потом нашла новый. Фигурировала там и зловредная барракуда. Женя внимательно рассмотрел косяк и обнаружил двух рыб, плывших рядом.

– Я думаю, – сказал он задумчиво (по-английски), – что это называется партнером.

– А что такое партнер? – спросил я недоверчиво.

– Партнер – это ребенок, с которым гуляешь в паре по улице, – объяснил он.

Кроме рыб, Женя очень интересовался водой, но не как стихией, а как питательной средой для тех же рыб. Можно ли удить в Финском заливе? Водятся ли в Атлантическом океане акулы? Что будет, если пустить морскую рыбу в пресную воду? (Плохо будет. В соседней группе девочка принесла живого краба, и учительница посадила его в банку с водопроводной водой; прожил бедняга краб недолго.) «Тихий океан», – заметил Женя. «А разве есть Громкий?» (У Чуковского девочка точно так же реагирует на словосочетание тихая погода.)

Детские страсти уходят так же внезапно, как возникают. Но вот бабочки Набокова никуда не делись. Мы тогда еще не знали, что рыбы на долгие годы останутся в светлой точке Жениного сознания, но морской биологией он заниматься не стал и на рыболовецкий траулер не нанялся. Вместо траулера мы съездили в замечательный бостонский Аквариум. На обратном пути пришлось долго ждать автобуса, и Женя то пытался залезть ко мне на колени, то гонялся за голубями. «Какой отвратительный ребенок», – сказал мне с чувством молодой человек, сидевший сзади. У меня было испорчено настроение на целый день.

2. Из разговоров и игр

Потребности толстого человека. Нищета за порогом. Кровать на курьих ножках. Где начинается выдумка?

В постоянных хлопотах, где бы добыть «Мэри Поппинс», еще в Миннеаполисе Женя затащил меня в ближний магазин старой книги, который был известен у нас в обиходе под именем «У толстого хозяина». Я не хотел идти, ссылаясь на дороговизну. «А что, у толстого хозяина книги дороже, потому что он толстый? – поинтересовался Женя. – Чем толще хозяин, тем дороже книги?» Вполне возможно: толстому человеку и нужно больше.

В Кембридже, в соседнем квартале, промышлял какой-то тип, который постоянно предлагал прохожим пообедать вместе с ним. Я объяснил Жене, что этот человек – нищий. Женя часто возвращался к вопросу об изобретательности попрошайки: где он спит, как переживает дождь и зиму, как попал в наши края и прочее. Так как я об этом прилично одетом и вполне интеллигентного вида человеке ничего не знал, то ответы мои звучали неубедительно. Но Женя сам предложил разгадку. Он нищий, потому что не ходит в университет: если бы ходил туда, то заработал бы денег.

Случилось так, что мы вернулись к братьям Гримм и в том числе к читаным-перечитаным в Италии «Бременским музыкантам». Но теперь Женя уже был не тем, что раньше: он наизусть знал главные басни Крылова. Когда выяснилось, что Осел, Собака, Кот и Петух решили составить уличный оркестр, он насмешливо сказал: «Ничего у них не получится: будет, как в „Квартете“».

После того как Женя обзавелся настоящей кроватью и переселился ко мне, я передвинул свое ложе к противоположной стенке, и оно потеряло устойчивость (его поддерживали кирпичи). Утром я оказался на полу, соскользнув с постели, превратившейся в наклонную плоскость. «Кораблекрушение», – сказал Женя. «Кроватекрушение», – мрачно парировал я. «Матрас у тебя на курьих ножках», – завершил беседу Женя.

Я два раза прочитал Жене «Дюймовочку» (оба раза по его просьбе), и он слушал с большим вниманием, задавая по ходу дела вопросы. Услышав, что Дюймовочка питалась цветочным медом, он спросил: «А зубы она чистила?»

Мы были на берегу реки. Женя стоял у воды с «удочкой», то есть просто с палкой, вытаскивая ею листья, плававшие у берега, и бросал их в желтое ведро, найденное во время одной из прогулок вдоль той же реки. Листья считались рыбами и имели названия. Мы принесли их домой в небольшом количестве воды и поставили в угол. О том, чтобы выбросить их, не могло быть и речи. А вскоре был обед – как раз рыба.

– Ну, вот, – сказал я, – мама уже и поджарила наш улов.

– Нет, – ответил с некоторым недовольством Женя, – мама приготовила настоящую рыбу, которую поймали настоящие рыбаки, а это были просто грязные листья.

Назавтра я повторил эксперимент и услышал слово в слово тот же ответ. А через несколько минут он мутил воду в своем ведре и снова называл листья окунями, плотвичками и пресноводными акулами (по-английски).

3. Из Франции две гренадерши. Кроличий садок

Кого пугают носовые гласные? Аня и осёл. Не только рыбы, но и кролики. Туманы и маки

В Миннеаполисе французский был в школе каждый день. Вела его уже упоминавшаяся мадемуазель. Приехав в Кембридж, где иностранный язык не преподавался, мы решили, что надо осуществить нашу давнишнюю идею и добавить к «расписанию» частные уроки. Я сходил на французскую кафедру, получил список из пяти желающих и позвонил Луизе, то есть Луиз, первой женщине, значившейся там по алфавиту. Она с радостью согласилась приходить к нам на полчаса три раза в неделю. Работала Луиза медсестрой и понятия не имела, что делать с ребенком. Я ей сказал, что главное для меня – произношение, потому