Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

я по распределению поехал учителем и воспитателем в одну из школ-интернатов Ленинградской области, да и ту не хотели давать. Поселок городского типа назывался Жихарево (между Мгой и Волховстроем); так он, конечно, и сейчас называется. Торфоразработки. Как и в Вирджинии, десять тысяч человек. Строго говоря, одна улица. Непролазная грязь. Единственная скверная гостиница с вывеской «Мест нет». Один всегда пустой продуктовый магазин. Дикие очереди в те дни, когда завозят продукты. Повальное пьянство. По праздникам «мужики» лежат в канавах. Сплошной самогон. Дома без канализации. А ведь тоже десятилетка (кроме интерната), прилично оборудованная больница, дом культуры с библиотекой, кино. Почему так хорошо устроена Вирджиния и такой мрак окутал Жихарево? Я уверен, что с моих дней там (1962–1965) многое изменилось, но едва ли радикально.

Прожив день на даче, мы поехали в Вирджинию за продуктами, а заодно зашли в магазин посмотреть пластинки. Женя совершенно ополоумел. Продавщицы прекратили работать и в изумлении собрались около нас посмотреть на Женин экстаз. Почти все пластинки он знал, но все равно кричал: «Купи!» Потом попалась пластинка о кролике, и он возопил: «Я знаю, я знаю, я тебе могу ее спеть», – и спел: какая-то пасхальная песенка. Я увел его, ничего не купив, так как, помимо всего прочего, цены на товары в том магазине были нам не по карману. «Но там написано: „Дешевые пластинки“», – настаивал Женя, который по-английски читал еще не бегло, но все, что хотел, мог прочесть без особого труда. «Им дешево, нам дорого», – увещевал его я.

Хотя Миссисипи регулярно заливает прибрежные города, наводнения в Миннеаполисе – большая редкость. Но именно в том году река вышла из берегов в наших краях. Мы узнали, что затопило подвалы, и ринулись домой на три дня раньше, чем предполагалось. Наш подвал, где лежали пластинки, книги, Никины рисунки и картины, пострадал несильно. Тем не менее просушка предстояла серьезная.

После озера Женя пошел в свою школу, но это была короткая пересменка. Нас ждал очередной переезд. С осени 1977 года мне предстояло читать лекции и вести семинары в Гарварде. Я заменил коллегу, ушедшую в отпуск. Получилось это случайно, как и все на свете, но дома приглашение в Гарвард произвело впечатление, и после возвращения меня повысили в должности, то есть я стал тем, что в Америке называется полным профессором. Ждали меня на целый год, а пришлось согласиться на один семестр. Дело в том, что, как только я получил постоянное место в Миннесоте, начались хлопоты по переселению родителей. Их приезд намечался на весну, а приехали они летом, так что спешить не следовало. Но кто же знал? Семестр или целый год, подготовка та же: жилье, багаж, школа для Жени и студия для Ники. 16 сентября мы прилетели в Бостон.

Среди обиженных и нуворишейЯ совершаю свой привычный круг,Жуя овес навязчивых двустиший,Из шелухи высасывая звук —В дни ураганов и в часы затиший,Под пенье птиц и завыванье вьюг.А путь мой вдоль реки, где мели, плесы:Все у великих рек, как у людей.По берегам то инеи, то росы,То кучки аппетитных желудей.Мне не до них. Передо мной вопросы,Со временем не ставшие светлей.В неведомые годы чьи-то предкиЗаговорили новым языком,И до сих пор в его нелепой клеткеДовольные собою мы живем.К прадереву, к той незаконной ветке,Не к желудям я мыслями влеком.В воде икру немая рыба мечет,Но выше гомон и небесный гром.Гудит пчела, исходит в криках кречет.Еще не овладевши топором,Хрипящий человек стремится к речи,Чтобы над всеми сделаться царем.Я среди тех, кому был миф – наукаИ заклинатель заменял врача,Кто знал, что смысл рождается из звука,Кто, слыша грай, сумел наречь грача,Кто в дичь и зверя целился из лукаИ безбоязненно рубил сплеча.Но мир вокруг не продолженье мифа,И заклинают нынче только змей.Столкнувшись с рифмой, как с подножьем рифа,Я пасынок языковых семей,Потомок суетливого Сизифа,Иду, дивясь, что круг не стал прямей.

Глава восьмая. Рыбы, кролики и оксфордская мантия

1. Отвратительный ребенок: портрет на фоне аквариума

Трущоба высокого класса. Внутри привычной образовательной системы. Вытягиваемся выше своего роста. Положительные и отрицательные эмоции. В царстве рыб

Нас поселили в просторной и грязной трехкомнатной квартире. Это помещение, приют гарвардских гостей, было меблировано остатками хлама, собранного предыдущими жильцами, но без кроватей. Их пришлось добывать «в бою». Хотя убожество было жуткое, Гарвард находился прямо за углом.

Пока нам не подарили сносную кровать и он не переехал в соседнюю комнату, Женя долгое время спал на диване в гостиной; поэтому после восьми часов вечера некуда было приткнуться. Нике привeз матрас отвечавший за наше благосостояние член кафедры, а себе я нашел такое же ложе на улице. В Кембридже (рeчь, естественно, идет об американском Кембридже, городке через реку от Бостона) всюду валялись выброшенные матрасы. Долгое время Женя, что бы ни увидел на тротуаре, советовал тащить домой, уверяя меня, что вещь «в хорошем состоянии» или «вполне приличная», и часто бывал прав. Я беспокоился, что он расскажет об источниках нашей обстановки на каком-нибудь светском рауте, но на рауты нас не приглашали, так что все обошлось благополучно.

Меня не известили, когда в университете начинаются занятия. Мы прилетели в Бостон в пятницу 16 сентября (действие происходило в 1977 году), и только в аэропорту я узнал, что чуть не опоздал. Однако в понедельник у меня ни лекций, ни семинаров не было, и мы втроем отправились в Женину школу, тоже Монтессори, так как в Миннеаполисе нам посоветовали остаться в привычной системе. Накануне мы здание нашли и убедились, что расстояние велико и что Женю надо будет возить на автобусе. Первое время так и приходилось делать.

Войти в школу мы не смогли: родителей ни при каких обстоятельствах в здание не допускали. Нас встретил заместитель директрисы, молодой человек, специалист по теологии и физкультуре (!), и сказал, что ребенка не принимают в группу без формального представления, а представление может состояться только в половине третьего. Я удивился: «Зачем же терять день?» – «Так принято».

Мы все же пожелали поговорить с начальницей. Теолог усмехнулся и открыл дверь. Хозяйку я знал по портрету в рекламной брошюре и не сомневался в ее гранитных качествах.

Она повторила все сказанное ее заместителем, подчеркнула, что люди добиваются чести представить своих детей школе, даже приехав в Кембридж из далекой Африки (но и их не пускают), и сообщила, что спешит в класс. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться в соответствии портрета оригиналу. Я повернулся и ушел, а Ника задержалась. В тот день она должна была пойти на занятия примерно тогда же, когда был семинар у меня.

– Возьмите ребенка с собой.

– В Гарвард? (Тогда слово