Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

и биологии вне кабинетов и лабораторий, но то, что в средних и старших классах узнал об этих предметах Женя, несущественно, поверхностно – можно сказать, ничтожно. Речь идет не о пробелах, а о пустотах, так что кабинеты и лаборатории принесли мало толка. Но нашему сыну было пять лет, и нас еще не беспокоили ни атомный вес элементов, ни закон Ома.

Женя горячо полюбил школу и постоянно говорил о ней: какой бы камень или стручок он ни подбирал, он тут же объявлял, что снесет их в школу, и терпеть не мог выходных. С детьми пели, писали, ходили в близлежащий парк (неплохое место с прудом, кишевшим доверчивыми рыбами и черепахами, утками с утятами, хорошо оборудованной детской площадкой и эффектным фонтаном в форме павлиньего хвоста) и играли. По словам учительницы, Женя ни в чем активности не проявлял, но не был и в изоляции. Как в старое доброе время, он начал нам рассказывать о событиях дня – ничего связного и ни одного толкового ответа на прямые вопросы, но к слову могла возникнуть ассоциация, и тогда он вспоминал о каких-то детях и происшествиях.

Без перекуса не обходилась и «Монтессори» (так ли уж мучил школяров голод с девяти утра до полудня?); однако еду давали некалорийную, и не было культа пирогов, приводившего нас в бешенство во многих других местах. Но Женя не растерялся: он опять стал съедать бутерброды других детей (не отнимать, конечно: сами давали). К обеду он приходил без аппетита и капризничал за столом (того не хочу, этого не хочу: странное, даже пугающее зрелище).

В первых числах июня в школе состоялся праздник в честь конца учебного года. Младшая группа, та, в которую входил Женя, спела песню о единстве земного шара, и у каждого был флажок какой-нибудь страны. Учительнице хватило такта не вручить Жене Россию, и он держал им же с трудом разрисованный трехцветный флаг Франции. По окончании песни каждый должен был объявить название своей страны. Первый тихо произнес свою однословную реплику. Стоявшая за ним трехлетняя девчушка (кстати сказать, злющая особа с педикюром и манерами гранд-дамы) так и не вынула палец изо рта и говорить отказалась. Когда очередь дошла до Жени, он после легкой заминки тихим и робким голосом произнес: «Франция», то есть не провалился.

Потом были индейские танцы, много французских номеров (о чем ниже) и коронный номер – длинная и скучная пьеса. Ее суть состояла в следующем. Двое детей ленятся убрать ящик стола и все содержимое намерены выбросить в мусорную корзину. Вещи в отчаянии и пытаются спастись. Они решают сами расположиться в должном порядке, но до этого каждая (кусок бумаги, гвоздь, зеркало, гребенка и другие) рассказывают свою историю, то есть произносят чуть ли не пятиминутный отрывок из энциклопедии. Назидательно, полезно, но несценично, неэмоционально и непередаваемо занудно. Тем не менее выучено все было превосходно и, что главное, дети десяти-двенадцати лет откровенно радовались тому, что делали. Потом выставили соки и печенье.

Во время спектакля с малышами занимались где-то по соседству (чтобы не шумели и не мешали слушать), но до представления были репетиции, на которых присутствовали и они. Поэтому все знали всю программу, и Женя во многом разобрался – возможно, не всегда сам. До того как младшая группа ушла из зала, Женя показал пальцем (увы!) на стоявшую неподалеку женщину и назвал ее. Я не разобрал имени, но выяснилось, что это было вовсе не имя, а слово «мадемуазель», то есть учительница французского языка. Женя еще и раньше декламировал английский стишок с вкраплением французских слов, причем рефрен произносился с грассирующим р.

Пел он что-то еще, но я ничего не мог разобрать. После летних каникул у Жени предполагался французский раз в неделю, а еще через год – ежедневно. И я подумал: не заняться ли французским дома поскорее? Русское чтение было освоено, английское шло легко. Ни одна мысль, кроме, может быть, той, которая привела к русско-английскому двуязычию, не имела в Женином детстве столь далеко идущих последствий.

В своей жизни я встречался с разными детьми, так как среди прочего три года после института работал в школе (те дети были, конечно, старше Жени и потому легче поддавались классификации: они уже прошли период первоначального становления). Никаких иллюзий относительно того, что все рождаются ангелами или «чистой доской» и меняются только под влиянием окружающей среды, у меня не было. По моим наблюдениям, Женя представлял собой сплав природной робости и взрывчатых страстей (как известно, темперамент никак не связан со способностями: тупица холерик столь же вероятен, как гениальный флегматик). С годами робость удалось частично побороть, а страсти в какой-то степени улеглись сами. Но в пять лет два неукротимых влечения (кроме, конечно, еды) определяли Женину жизнь: машины и пластинки. Машины стояли на каждом углу, а пластинки приходилось покупать.

Любимой книгой стала «Мэри Поппинс», и все ситуации примерялись к ней. В дешевом магазине мы видели исцарапанную пластинку с песенками оттуда, и я ее не купил, но мечта стать их обладателем полностью овладела Женей. Я проклял и саму гувернантку, и ее создательницу, ибо слышал словосочетание «Мэри Поппинс» сто, двести, пятьсот раз ежедневно. Кризис наступил, когда Ника пошла с Женей в магазин и обнаружила «Мэри Поппинс» среди новых (то есть дорогих) пластинок. Почему-то купила она в тот день «Золушку». Хотя Женя приобретение оценил, раздражитель остался, пожалуй, даже усилился, и мир превратился в поппинизированный кошмар.

Было решено снова отправиться в тот магазин. Но как раз тогда у нашей машины отказали тормоза, и в воскресенье утром, когда машина еще прозябала в мастерской, Женя по обыкновению прыгнул ко мне на кровать и стал уговаривать пойти в магазин пешком. Я заколебался: не жарко ли и не слишком ли далеко (километра три)? После завтрака, убедившись, что жары нет, я рискнул. Женя пронесся весь путь, как ветер. Под его неумолчный щебет мы добрались до магазина минут за сорок и, войдя, ринулись к пластинкам. Мы пересмотрели весь ассортимент. Женя почти без моей помощи читал названия и при виде пластинки выкрикивал: «Вот! Давай купим! Ты купишь ее? Купишь?» Мы купили две пластинки, но «Мэри Поппинс» в ящике не оказалось: продали! Женя спокойно пережил удар, нес домой свое сокровище сам (хотя уже не так бодро, как в ту сторону); однако мечта осталась. В какой форме она воплотилась в жизнь, будет рассказано в следующей главе.

После того как нас покатали на яхте, Женя стал добиваться, чтобы и мы обзавелись такой же. Я пообещал, что, когда скопим денег,