Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

По ходу чтения я объяснил, что такое самец и самка. Разделение на «мужчин» и «женщин», отцов и матерей очень понравилось Жене. Он перебирал бесконечные пары и назавтра придумал: «Дояр – самец, доярка – самка». К счастью, противопоставление учитель – учительница не пришло ему в голову. Зато он был недоволен, что слуга мужского рода, и долго спорил со мной. «А мальчишка тоже она?» – поинтересовался я. Он увидел, как подросток удит на берегу, и закричал: «Папа, смотри: мальчик-рыбак!» Никто бы в русскоязычном мире так не сказал, но мы читали рассказ именно с таким названием. Вбежав в дом с дождя, он сообщил «Я промочил голову». Голову вытерли и успокоили: голова не ноги (ничего страшного).

Двуязычие принесло Жене первый заработок. Недалеко от нас жила семья, в которой старшая дочь (Полина) занималась русским. Зимой она заходила к нам и жаждала поговорить с «юным» носителем русского языка (и польза будет, и платить не надо). Но Женя упорно отказывался. Ему было неприятно говорить по-русски вне дома, как в свое время казалось неестественным говорить по-английски с кем бы то ни было, кроме меня. Однако Полина оказалась настойчивой и пошла на подкуп. Сначала она сказала, что готова бесплатно (!) «сидеть» с Женей, то есть надеялась задарма практиковаться в русском, но мне она не понравилась, и дело заглохло. Тогда она взялась за Женю: однажды увела его гулять (и – о чудо! – он целый день говорил с ней по-русски), а в другой раз повела его в мороженицу, чем полностью овладела его сердцем. Так, конечно, и охмуряют мужчин. Я злился, потому что Женя плохо усваивал мороженое, но, когда она пригласила его на завтрак (булочка с соком – самое ненавистное нам утреннее меню) и он ушел без разрешения, немытый и непричесанный, я устроил Жене скандал. Вскоре Полина уехала, а мы стали раскланиваться с ее родителями. Отец семейства показал Жене, где растет ежевика, и он долго пасся на этом участке.

В нашем районе обитало много мальчиков. Почти все они родились чуть раньше Жени. Некоторые были очень славными, другие – довольно отвратительными. С сыном наших соседей (мы жили почти впритык), тем, которого травмировало сообщение о «Шехерезаде», шла постоянная унылая перебранка (по-английски, конечно), удивительно похожая на ту, которая описана в первой главе «Тома Сойера». (Начинает сосед.)

– Я старше, чем ты.

– Ха-ха, мне уже пять лет (что в тот момент, летом, соответствовало действительности).

– Мне тоже пять лет, а в следующий день рождения мне исполнится шесть.

(Женя по-дурацки.)

– Нет, не исполнится!!

(Сосед фортиссимо.)

– Исполнится!

– Не исполнится.

– Заткнись, г-о! Я принесу котелок с горячей водой, вылью на тебя и съем на ужин.

Но Иану либо не читали «Трех поросят», либо он не распознал ситуации, и он продолжал наращивать аргументы при помощи риторики, а не логически.

– Я говорю, заткнись, понос!

Однажды вместо понос прозвучало fucker. Это слово обошло весь мир, включая современную Россию, и я оставляю его без перевода. А когда я был студентом, нам советовали в разговорах с иностранцами не пользоваться сокращениями типа литфак (литературный факультет), и почти никто не знал, в чем опасность. Женя, конечно, усвоил новое слово и стал было им пользоваться. Мы организовали разъяснительную кампанию, не вдаваясь в подробности, но Женя от соблазнительного ругательства отказался (оно ведь для него ничего не значило). Мать Иана пришла к выводу, что не властна над словарем своего сына, и успокоилась: вырастет – поймет (или не поймет, но тогда и стараться незачем). Ника, всегда искавшая конкретный источник вселенского зла, возненавидела Иана за то, что он научил Женю похабщине. Но Иан был случайным орудием равнодушно сквернословящего мира: не он, так кто-нибудь другой произнес бы в Женином присутствии волшебное слово.

За год до той перебранки к нам подошел на детской площадке ребенок неописуемой красоты с лицом, которое нельзя было назвать иначе, как вдохновенным, и с дикцией удивительной четкости задумчиво сообщил: «Я вот раздумываю, скатиться мне с горки или нет». Серьезность тона, необычно чистое произношение и взрослый синтаксис так не вязались с банальностью стоявшей перед ним дилеммы, что я растерялся. Выяснилось, что это А., сын раввина; впоследствии мы побывали у них в гостях. Мальчик оказался таким, каким я увидел его в первый раз: прекрасен лицом, с духовностью и интеллигентностью, выраженными в каждой черте. На детской площадке мы узнали, что его мучил какой-то девятилетний подонок, и однажды А. крикнул: «Убирайся отсюда, you [ты] fucker!» Потрясенная столь неинтеллигентным отпором из детских уст, мать прошептала: «А., ты же его оскорбил» (по-английски это звучит смешней, примерно: «Ты больно задел его»). Подонок тоже смешался и, действительно оскорбленный в своих лучших чувствах, завопил: «Он употребил запрещенное слово!» Уж если А. выловил его из воздуха, что говорить о других!

Прочие диалоги с соседями были и вовсе беспредметными. (Начала я не слышал.)

Сосед: Ты даже не знаешь, кто такой Джимми В.

Женя: Нет, знаю (сущая выдумка; никакого Джимми он в глаза не видел, а я только установил, что такой человек существует, но встретиться нам не довелось).

– Нет, не знаешь. Ты даже не знаешь, сколько ему лет.

– Нет, знаю. Ему восемьдесят шесть лет.

Если бы в Иане было что-нибудь разумное, они бы, возможно, стали с Женей приятелями, а так, когда они не ругались и не дрались, дело ограничивалось совместным катанием на велосипедах по улице. Кроме того, Иан входил в другие компании. Сказывались, хотя никогда не акцентировались, и отношения между взрослыми. Мы были, конечно, «своими» (работа в университете давала мне определенный статус), но пришельцами с весьма ограниченными средствами, не знали миллиона элементарных вещей и говорили с акцентом (я – с псевдобританским, Ника – с русским, хотя я очень следил за ее произношением). Чужаком был и наш сын. Детей против него не настраивали, но всегда отдавали предпочтение другим, и те, другие, сами того не замечая, проникались идеей своего превосходства.

К счастью, в этом возрасте связи между мальчиками непрочны и многое зависит от характера ребенка. На соседней улице жил очень славный мальчуган Джерри; ему было на несколько месяцев больше, чем Жене и даже Иану. Долгое время он не обращал на Женю никакого внимания: проходил мимо него, как если бы Женя был гусеницей. Стоило Джерри появиться в наших краях, Иан тут же бежал к нему, а Женя оставался в одиночестве. И вдруг однажды он пригласил Женю в гости (по совету матери?), и они благополучно проиграли полчаса.

Я не понимал причин некоторых Жениных взрывов