Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

Гелену отправили к сортировочному столу, но смертный приговор Вунша остался в силе. Все вокруг жалели ее и как можно мягче показывали, что нужно делать, пытаясь подбодрить ее и обнадежить – лишь бы не дать ей все бросить и разреветься. Стоя перед грудой одежды и чувствуя, как ее поглощает отчаяние, Гелена все равно старалась сосредоточиться на швах и складках. Как может такая безделица, как косынка, стоить ей жизни?

Ведь она хотела всего-то работать под крышей, подальше от ветра, дождя и снега – складывать одежду, а не делать кирпичи, копать глину, толкать по грязи повозки или рыться в болоте, будучи обреченной на медленную, но верную смерть. Девушки вокруг нее тайком припрятывали кусочки найденной в карманах еды. Можно ли ей осмелиться что-нибудь украсть? Ведь она и так умрет. Или из-за лишнего куска ей полагается умереть дважды?

Утро тянулось долго. Гелена взглядом уже просверлила дырку в одежде, которую складывала. Опустив голову. Медленно и тщательно. Не смея поднять глаза на остальных работниц. В полдень принесли котлы с супом, и девушки с мисками в руках выстроились в очередь. И в этой точке нить повествования раздваивается[61]. Согласно первой версии, в тот день Вунш отмечал день рождения, и Рита хотела, чтобы для него кто-нибудь спел. Но Вунш родился 21 марта, а из интервью Гелены и со слов других свидетелей нам известно, что в «белые косынки» она попала осенью. Как же все было на самом деле?

Возможная версия такова. Устраивая развлечения для эсэсовцев, капо тем самым пытались заслужить их расположение, и поэтому очень даже может быть, что, пока девушки хлебали свою баланду, Рита объявила: нужны, мол, артистки развлечь Вунша, – после утренней взбучки ей хотелось восстановить добрые с ним отношения. В общем, требовались девушки, умеющие петь и танцевать. Она приказала им доедать побыстрее, чтобы успеть порепетировать, прежде чем приятно удивить Вунша в его кабинете. Геленины подруги знали, какой у нее прекрасный голос, и хотели помочь ей остаться в их рядах. Они сообщили, что Гелена хорошо поет.

Рита окинула № 1971 критическим взглядом.

– Ты умеешь петь?

– Нет, – произнесла Гелена, не отрывая глаз от пола.

– Спой, спой, – шепотом подбадривали ее девушки.

– Будешь петь! – отрезала Рита. И все тут.

«Гелена была настоящей красавицей, – вспоминает Эдита, – и обладала великолепным голосом. Как и все Цитроны». Учитывая прекрасные вокальные данные самой Эдиты, эта похвала в ее устах многого стоит.

Гелена слышала от немецких евреев одну романтическую песню и решила петь ее. Пока она ждала в сторонке, группа девушек исполняла танцевальный номер, а потом опустилась тишина. Гелена прочистила горло и нежным голосом запела песню, которой научилась от немецких узников, песню о любви. Что такое любовь в этом пристанище смерти? Что такое жизнь? Но она все равно пела от всего сердца. Последняя нота повисла в воздухе. Смахнув застлавшую глаза пелену слез, она стояла, стараясь не дрожать перед человеком, отправившим ее умирать на болотах.

– Wieder singen, спой еще раз, – сказал Вунш, а затем совершил неслыханное. – Пожалуйста, – произнес он.

Оторвав глаза от пола, Гелена посмотрела на знаки различия на его форме, на медные пуговицы, отполированные так, что в них отражалось ее лицо. Она не могла ответить, у нее словно отнялся язык.

– Пожалуйста, спой эту песню еще раз.

Она спела.

В конце рабочего дня Гелена сложила на свой стеллаж последние пальто и вздохнула. Вот и все. Ее жизнь окончена. Тут промелькнула тень проходящего мимо унтершарфюрера СС. На стол рядом с ее руками упала записка.

«Liebe. Люблю».

Потом он приказал Рите проследить, чтобы № 1971 завтра вышла на сортировку.

Приказ щелкнул над головой, словно кнут. Капо вынуждена ему подчиниться. Гелена теперь должна работать в рядах «белых косынок», даже если больше этого не хочет.

Подобно большинству эсэсовцев, Вунш был капризен и вспыльчив. Гелена боялась и ненавидела его. Но если отвергнуть офицера СС – это может привести к куда худшим последствиям, чем если принять его ухаживания, – недолго и на тот свет отправиться. В тот день Гелена выходила с работы в ужасе: над ее милой головкой висел новый смертный приговор. Она встала перед настоящей дилеммой.

«Я думала, что лучше умру, чем свяжусь с эсэсовцем, – говорит Гелена. – Во мне потом еще долго жила лишь ненависть. Я не могла даже смотреть на него».

Молодцеватый, со смазливым лицом и проникновенным взглядом, Вунш был на год младше Гелены, и любая немецкая девушка, несомненно, не оставила бы его без внимания. После ранения на русском фронте Вунша перевели в Аушвиц. Поскольку «одна нога у него была короче другой», он хромал, и узницы легко его узнавали.

В следующие несколько недель они обменялись лишь парой слов. Порой он «видел мои опухшие глаза – ведь меня сильно избивали или говорили слова, впивавшиеся в мозг, словно нож, – и спрашивал: „Что с тобой случилось? “»

Гелена боялась, что если скажет ему, кто бил ее или оскорблял, то обвинят ее саму и отправят на газ, и поэтому никогда на этот вопрос не отвечала. Вунш определенно не станет отчитывать эсэсовку или капо за то, что сам должен делать и делал – но в отношении других заключенных.

Нельзя не задаться вопросом о цене, которую девушки платили, отвергая сексуальные домогательства со стороны эсэсовцев – да и эсэсовок. Среди девушек – бритых и болезненно тощих – лишь у единиц оставалась какая-то привлекательность, но и остатки их красоты порой служили источником непрошеного внимания и непристойных посягательств.

Тайной остается вопрос: что именно случилось с рыжеволосой красавицей Аделой Гросс? В тот осенний день, когда Адела вышла перед самозваными богами-эсэсовцами на одной из массовых селекций, один из больших пальцев проголосовал против нее. Здесь не демократия: один палец против, и тебя лишают жизни. Но почему этот офицер решил отправить Аделу на газ? Она была молода, на ее прекрасно сложенном теле еще оставалась плоть. Она была здорова. «Под настроение они могли отобрать целую группу здоровых девушек». Неужели так произошло и в случае с Аделой – просто выбор наугад? Некоторые эсэсовцы и в самом деле получали удовольствие, отправляя здоровых и красивых девушек на газ. Или же дело в том, что она отшила какого-нибудь эсэсовца и за верность своим моральным принципам платила теперь самую страшную цену?

Рена Корнрайх (№ 1716) на всю жизнь запомнила, как Адела гордо шагала от того места, где стояли живые, к грузовикам с девушками, обреченными на смерть. Она пыталась некоторых утешить. Помогала забраться в кузов тем, кто от страха лишился сил. Человеческое достоинство Аделы навсегда осталось в душе и в памяти Рены.

Номер Аделы