Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончив утренний сбор тел умерших за ночь, девушки из «трупной команды» могли перевести дух: они получали свою дополнительную порцию хлеба и суп. В два часа к задней части блока 25 подъезжали мужчины на грузовике забрать тела, скопившиеся в leichenhalle. Пока они ждали, девушки поднимали трупы и загружали их в кузов. Работали они быстро. Leichenhalle был не тем местом, где хочется задержаться на лишний миг, но если девушки обнаруживали среди тел кого-то из знакомых, они все прерывались на молитву. «Мы просили прощения и читали кадиш на идише, прежде чем отправить их тела в крематорий».
Их последняя смена была в конце дня, когда заключенные шеренгами возвращались с работ. Тела тех, кто за этот день умер, был убит или погиб от несчастного случая, оставляли за воротами для пересчета. Потом их увозили или прямо в крематорий, или в leichenhalle. Селекции теперь «проводились все время». «И перед работой, и после – у нас селекция. Хоть ты высокая. Хоть ты красивая. Они могли отобрать кого угодно». Эсэсовцы зачастую отбирали на селекции целые группы здоровых девушек просто оттого, что имели власть убить кого пожелают.
Работа в «трупной команде» давала, конечно, девушкам лишний кусок хлеба и избавляла от селекций, но она не могла уберечь их от тифа. Блок 25 был пропитан инфекцией, и, несмотря на доступ к воде и возможности умыться, девушки не могли спрятаться от разносящих болезнь вшей, которые заползали на них во сне. Однажды Марги, проходя мимо окна, мельком увидела в темном стекле свое отражение. «Я выглядела на 200 лет. Старее выглядеть невозможно. Я не могла поверить, что это мое отражение».
Когда она почувствовала тифозный жар и тошноту, девушки из блока спрятали ее. «Разумеется, я отдавала им свой хлеб, поскольку сама есть не могла». К счастью, работа Марги защитила ее, она не попала на селекцию и выздоровела. Позднее она ответит взаимностью и поможет тем, кто сейчас помог ей.
Глава двадцать пятая
Барак теперь битком набит женщинами самых разных национальностей – сплошной базар, гвалт и споры. Как сейчас вижу: еврейки из Польши, Греции, Словакии; тут и польки, и смуглые цыганки, и маленькие темненькие хорватки. Они не понимают друг друга. У них борьба за пространство, за одеяло, за миски, за стакан воды. Постоянные крики и брань на разных языках. Заснуть тут совершенно невозможно.
Северына Шмаглевска (№ 22090)В 1942 году сортировочный склад находился в «материнском лагере», в Аушвице I, и занимал он теперь не один барак, а четыре. Он был «настолько переполнен одеждой со всей Европы», что эсэсовцам постоянно приходилось его расширять. Поскольку тюки упакованных вещей вывозились из лагеря, заключенные называли это место «Канадой» – по имени страны, далекой от охваченной войной Европы. Страны, остававшейся свободной.
После того как мужчины доставляли багаж с транспортов, девушки в белых и красных косынках открывали чемоданы и принимались сортировать вещи. Девушки в белых косынках занимались в основном верхней одеждой. Девушки в красных косынках – всем остальным.
Линда Райх (№ 1173) отвечала за сортировку нижнего белья, она была известна тем, что умела тайком вынести пять пар за раз и доставить их в Биркенау, дабы девушки, которые носили платья, могли соблюдать пристойность и чувствовать хоть какой-то комфорт. Все, что могла, она раздавала узницам в своем блоке, но «знаете, сколько можно вынести предметов за один день? Три. А девушек – тысячи и тысячи. Однако старалась дать что-нибудь любой нуждающейся». Главным платежным средством к тому времени стал хлеб, и доведенные до отчаяния девушки с готовностью обменивали свои дневные порции на белье. Линда была одной из редких работниц «Канады», которая за предметы первой необходимости не брала ничего. Остальные не отличались таким великодушием, если, конечно, речь не шла о землячках из их города или деревни. Хлеб – это, может, и валюта, но дружба – это жизнь. Чтобы выжить, требовалось и то, и другое.
После перевода девушек и женщин в Биркенау смертность среди них резко возросла – и не только из-за губительной антисанитарии, а еще и из-за массовых селекций, проводившихся раз, а то и два раза в неделю.
– Завтра утром будь наготове, встанешь в шеренгу белых косынок, одна из них сейчас при смерти, – сказала Гелене Цитрон ее давняя подруга, сунув ей в ладонь белую косынку. – Утром ее уже вынесут к стенке.
В нормальном мире такое сообщение стало бы поводом для скорби, но в Аушвице это была хорошая новость – по крайней мере для Гелены.
После поверки Гелена повязала косынку на голову и поспешила туда, где строилась сортировочная бригада. Некоторые девушки в таких же косынках посмотрели в ее сторону, но никто ничего не сказал. Та, которую она заменила, уже ушла в область воспоминаний.
От Биркенау до Аушвица I – три километра. И каждое утро девушки в белых и красных косынках выходили из ворот и шагали к старому лагерю, где дотемна сортировали одежду и прочие вещи, а потом возвращались в Биркенау, прошагав еще три километра. Работавшие в «Канаде» заключенные-мужчины подметили, что «на место выбывших девушек назавтра ставили новых».
На бетонной дороге за воротами Биркенау Гелена шла шаг в шаг вместе с остальными. Голова – вверх, подбородок – вперед. Она ничем не отличалась от других девушек в строю, кроме одной детали – «шлепанцы» на ногах. Если на тебе деревянные «шлепанцы», ты никак не можешь быть одной из «белых косынок», и внимание капо по имени Рита привлекло гулкое хлюпанье дерева по грязи.
– Ты кто? – жестко спросила капо.
Гелена показала номер на руке.
– 1971.
– Ты не отсюда. Я о тебе доложу.
Нервы Гелены напряглись до предела. Каждый звук шлепанца о грязь сопровождался свирепым взглядом капо и ощущением, будто все тело пронзает электрический разряд. Когда девушки прибыли к сортировочному бараку в Аушвице I, их снова пересчитали, и Рита приказала Гелене следовать за ней в кабинет, где за столом сидел главный надсмотрщик бригады. Капо сообщила, что в бригаду тайком проникла узница № 1971.
Унтершарфюрер СС Франц Вунш взорвался. Он отругал капо за то, что она сразу не отослала Гелену назад в Биркенау, и обвинил ее в неисполнении обязанностей.
«[Глядя на мое лицо, когда я слушала их перепалку,] вы бы решили, будто жизнь у меня – само блаженство», – рассказывает Гелена.
– Я обнаружила ее уже в пути! – оправдывалась Рита.
– Как ты поняла?
– На ней шлепанцы! – она показала на Геленины полубосые ноги. У Гелены внутри все опустилось.
– Завтра же! Чтобы она завтра же была на болотах!
Болота, где мучились Эдита с Леей, быстро становились местом
