Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

самый трудный период лагерной жизни потеряли голову, не устояв перед соблазном. Некоторые действительно находили удовольствие в том, чтобы вершить данную им власть. Но к счастью, таких было немного». Она тут же добавляет, что «в любой лагерной сфере всегда находились женщины, готовые без колебаний рисковать жизнью ради спасения других».

Сама доктор Манци Швалбова – одна из них. У евреев-медиков был жизненно важный доступ к лекарствам и к дополнительной еде – иначе как они смогли бы помочь заключенным остаться в живых? Летом бушевала малярия, и требовался хинин. Больные тифом нуждались в покое и в восполнении потери жидкости; лимонная вода – лучшее, чем узник мог разжиться. Появилась подпольная сеть с участием функционерок, которые с риском для жизни добывали для госпиталя лекарства и еду. Одной из самых важных в этом отношении бригад была та, что работала на «сортировке посылок, приходивших в адрес уже погибших женщин». Работницы тайком выносили оттуда «невостребованные» медикаменты и продукты, передавая их врачам для больных.

Блоковые старосты тоже имели возможность доставать лекарства для своих девушек. Разумеется, не бесплатно: то есть если девушке требовалось что-нибудь элементарное, скажем дезинфицирующая мазь для пореза, она оставалась голодной. Ничего просто так не давалось.

Больше всего страданий выпадало на долю тех, кто не мог продвинуться вверх по лестнице к спасительным должностям и тяжко трудился без крыши над головой – сносил дома, прокладывал дороги, копал глину для кирпичей или делал эти самые кирпичи. Лея с Эдитой продолжали работать в одной из худших бригад: они чистили болота и сточные канавы, стоя по колено в воде. С наступлением осенних холодов и у Эдиты стало болеть колено, и боль не унималась.

Глава двадцать третья

Биркенау реально превратился в лагерь смерти.

Эдита Гросман

Генетик и профессор анатомии Мюнстерского университета[58], доктор Иоганн Пауль Кремер, глубоко непривлекательный, смахивающий на монстра лысеющий человек с диким взглядом, прибыл в Аушвиц 2 сентября на место одного лагерного врача, заболевшего тифом. Знакомясь с лагерем в первый день, он понаблюдал за тем, как очищают «Циклоном Б» от вшей один из блоков, убивают больных инъекциями фенола, «газуют» людей из французского транспорта – 545 мужчин и мальчиков и 455 женщин и девочек[59]. Он педантично вел дневник, и в тот вечер на первозданно белой странице появилась новая запись: «В 3 часа ночи впервые участвовал в спецоперации. В сравнении с ней Дантов „Ад“ кажется чуть не комедией. Недаром Аушвиц зовут лагерем уничтожения!» Судя по всему, увиденное его ни капли не взволновало.

Пару дней спустя, в полдень, доктор Кремер с гарнизонным врачом, старшиной Тило, отправились в блок 25, где рядом с бараком «прямо на земле сидели» похожие на скелеты женщины и девочки. С их тел свисали грязные, ветхие гимнастерки русских солдат. В ужасе от увиденных им живых призраков с пустыми взглядами доктор Тило повернулся к коллеге: «Мы здесь возле anus mondi [ануса мира]». Это он говорил о женщинах.

Узников в безнадежной степени истощения – таких, как «ходячие трупы» из двора блока 25, – называли «мусульманами». Этих больных, изголодавшихся мужчин и женщин больше побаивались, чем жалели. Никто не хотел приближаться к живому напоминанию о том, во что может превратиться каждый – в голема, в современный вариант зомби, в существо, на глазах теряющее все человеческое. Опьяненные властью обесчеловечивать и уничтожать, эсэсовцы говорили о них: «жуткое зрелище», «мертвее призраков». Узницы, которых вид этих женщин-скелетов приводил в не меньший ужас, пытались быть добрее и называли их «ни живыми ни мертвыми». В глубине души у них жил страх стать такими же – немощными физически и уничтоженными духовно, – примкнуть к тем, из кого «без остатка высосали дух, который вдохнул в них Бог». Они боялись, что это заразно. И в самом деле – к деградации узниц приводили в основном болезни.

Доктор Кремер наблюдал, как этих живых мертвецов запихивают в грузовики и вывозят из женской секции в сторону газовых камер. В отличие от остальных евреек, которым позволяли соблюсти достоинство и перед «душем» воспользоваться раздевалкой, их заставили раздеться прямо у входа, поскольку их вещи не дезинфицировали, а сжигали. И тут у них, абсолютно обнаженных снаружи, внутри проснулся какой-то остаток духа, и они взмолились.

– Сжальтесь! – со слезами умоляли они эсэсовцев.

Их загнали в камеру и «газовали».

«Девушки умирали десятками и сотнями в день», – говорит Эдита. Даже если узница не могла встать на ноги, ей все равно полагалось выйти на поверку и пройти пересчет, и лишь потом ее забирали на газ. «Одну мою знакомую по Гуменне привезли на пересчет в тележке, в таких тележках мы вывозили кирпичи из домов». Ее имени Эдита не запомнила.

Если у узницы не хватало сил подняться, ее били блоковые и штубные. Одну девушку избили, и она осталась сидеть на койке, прислонившись к стене. Ее сосчитали и даже не поняли, что она уже мертва. Марги Беккер рассказывает, что покойница так и просидела с открытыми глазами несколько дней. Никто даже не заметил.

Осенние ветры убойной силы неслись по пустынным полям, продувая бараки насквозь через все щели, а щелей этих в Биркенау было куда больше, чем в Аушвице. Ветер свистел в трещинах штукатурки, кусая нежную плоть толком не защищенных одеждой девушек. Не встречая на своем пути никаких природных преград, завывающий ветер неотступно преследовал узниц даже во время их тяжелого, больше похожего на забытьё, сна. Вытертыми одеяльцами – одним на троих – как следует не укрыться. Пытаясь согреться, они жались друг к дружке, и достаточно было хоть раз кашлянуть на одеяло, чтобы инфекция распространилась дальше. Вши переползали с одной девушки на другую, перенося болезнь, которая убивала, не делая различий между узниками и эсэсовцами.

Тиф паразитирует на войнах, голоде и массовых бедствиях, и Аушвиц был как раз тем местом, где вся совокупность факторов позволила эпидемии разбушеваться в полную силу, – скученность плюс антисанитария плюс вши. «Борьба с паразитами считалась важнейшим вопросом, – вспоминает капо Луиза Мауэр, – вши были смертельным врагом». Не имея возможности принять душ, помыться, выстирать грязную форму, заключенные оказались полностью в их власти. Ежемесячная дезинфекция не спасала, тиф все равно продолжал нарастать, переходя с крысы на узника, с узника на другого узника, с того – на тюремщика. «В Аушвице целые улицы болеют тифом, – записал доктор Кремер в дневнике. – Сыпным тифом заболел оберштурмфюрер Шварц».

«Женскому лагерю досталось больше всех. Бедолаги были с ног до головы покрыты вшами и блохами», – полтора года спустя напишут в своем «Аушвицком отчете» Рудольф Врба и Альфред Ветцлер. В лагере отсутствовала подходящая сантехника, особенно для такого количества женщин. Питьевая вода была только в «единственной маленькой уборной, куда обычные