1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

— То есть я работаю на немцев? — вкрадчивым голосом спросил Орлов, наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо комиссара. — Ты можешь предположить, что я смогу сотрудничать с какими бы то ни было немцами в ближайшем тысячелетии? Ты же меня знаешь… Ты меня хорошо знаешь. Или это только для вас с Евграфом Павловичем Родина не пустой звук и вы готовы убивать за нее, не обращая внимания на цвет флага над Кремлем? Меня не устроили большевики, но ведь и с господами европейцами я не стал сотрудничать…

— Да, ты бандитствовал только от своего имени, без политических лозунгов, я помню… Только вот продотрядовцев в восемнадцатом ты резал, а не белых карателей…

— И карателей… — начал Орлов, но махнул рукой, замолчал и отошел к окну.

— Я знаю, что ты не станешь сотрудничать с иноземцами, — сказал комиссар. — Правда, знаю, Данила. Но я не могу даже представить, ради чего ты затеял все это… И отойди от окна, не раздражай моего снайпера, он тоже не железный.

Орлов отошел от окна и сел на диван. Потер лицо руками.

— Ну, как мне тебя убедить… Ведь я даже не буду иметь возможности сказать тебе «а я ведь предупреждал» — ты просто ничего не будешь помнить. Время — очень инерционная штука, его просто так не сдвинешь ни в ту, ни в другую сторону. Вам Всеволод про бабочку рассказывал?

— Да, — сказал Севка.

— Так чушь он повторял. — Орлов расстегнул ворот гимнастерки, словно тот его душил. — Красивую, впечатляющую чушь. Вот, скажем, выживший Никита… Казалось бы, уже он один должен был изменить всю историю… Только не изменил пока. Кто он такой, этот Никита? Мелочь. Носитель крохотного кусочка мирового генофонда… Сын врага народа, которого ты нашел в детском доме и из которого воспитал волчонка, выполняющего только твои приказы…

— Никита, выйди, — негромко, но тоном, не терпящим возражения, приказал комиссар.

— Он что, этого не знал? — удивился Орлов, когда Никита вышел из комнаты.

— Он это знает, — сказал комиссар. — Я не хочу, чтобы он выстрелил в твою мерзкую усмешку…

— Тогда и второго выведи, Константина. Он сын полковника белой армии. Папаша был расстрелян чрезвычайкой за… да ни за что, собственно. Жил себе бывший полковник, керосином торговал по поводу новой экономической политики, а его взяли да расстреляли. Ты иди, Костя, иди, готовься защищать власть рабочих и крестьян…

— Иди, Костя, последи за Никитой на всякий случай… — комиссар гладил ладонью по столу, словно это не лейтенантов нужно было успокоить, а его, круглый обеденный стол.

— А меня ты не выпрешь, Данила, — предупредил Севка. — Я уже себя и мелочью ощущал, и пешкой, и разрушителем Вселенной… даже не пробуй.

— Отчего же? Можно бы и к тебе подобрать ключик, только зачем? Ты можешь сидеть и слушать, как взрослые люди разговаривают о взрослых проблемах и как некоторые из них пытаются превратить серьезный разговор в треп типа пьяного «А ты меня уважаешь?». Поймите, и ты, Женя, и вы, Евграф Павлович! Если бы не обстоятельства, я бы никогда не пришел к вам. Никогда. Если бы мне было нужно просто уничтожить вас или ваших новых хозяев… — Орлов сделал паузу, давая возможность оппонентам возразить, но они промолчали. — Я бы справился и без вас. И раз я вас прошу, значит, это нужно. Это важно. Поймите…

Вот теперь голос его звучал по-настоящему. В нем не было надрыва, но врать таким тоном нельзя. Немыслимо. Вот сейчас, сию минуту Севка поверил Орлову окончательно. Он даже понял, что готов был пойти с Орловым, если комиссар не согласится.

— Красиво говорит… — одобрил старик. — Душевно. Четко и правильно расставлены интонации, логические ударения… Проблема только в том, что я тебя знаю с детства, Данила. И это я учил тебя правильно говорить и слушать. И это я объяснил тебе, что переход от злости и ерничанья к печали и лирике всегда воспринимается слушателями благосклонно.

Севка посмотрел на старика почти с ненавистью. Ведь нельзя быть таким циником, если даже Севка, у которого есть повод ненавидеть Орлова, поверил и прочувствовал, то…

— А мальчишка поверил, — деловито произнес Орлов и почесал ногтем висок. — Вон, глаза горят праведным гневом в ваш адрес. Что скажешь, Сева, если бы сейчас началась стрельба, ты бы в кого пальнул? Руку на отсечение даю — в Женечку да в дедушку шандарахнул бы…

Севка скрипнул зубами.

— Ладно, Сева, учись, пока жив. — Орлов потянулся. — Вы не поверите, где мне пришлось ночевать за последние месяцы… Четырежды уходил от патрулей, один раз даже пришлось стрелять… На поражение, между прочим. Один раненый и один убитый… Совсем ребенок. Другой бы сообразил, что лучше отцепиться, заняться подстреленным в ногу приятелем, а он — нет, побежал и даже почти нагнал… Ну да бог с ним, не он первый, не он последний. Что вы от меня хотите? Я ведь правильно понял — вы с самого августа придумывали, чего можно у меня попросить, раз уж у меня есть такие возможности. С Всеволодом — понятно. Я его отправлю домой, в неуютный две тысячи одиннадцатый. Простой мальчик, и желания у него простые. Что нужно вам, дорогие мои враги? Вам, Евграф Павлович?

— Ничего, — почти прошептал старик. — Мне уже ничего не нужно…

— Чушь. Бред. Каждому что-то нужно… Не хотите говорить сразу — скажете потом. После операции я вам и сам расскажу, чего бы вам хотелось. А вот серьезный и ответственный Евгений Афанасьевич Карелин уже точно знает, чего хочет от меня. Поэтому и ведет себя так… однозначно, что ли… Правда, Евгений Афанасьевич?

Севка снова ошибся. Он был уверен, что комиссар прямо сейчас пошлет обнаглевшего приятеля детства. Нельзя иначе реагировать на такие слова да еще сказанные таким тоном. В морду дать — да, самое то. «Наверное, — успел подумать Севка, — Орлов себя не совсем контролирует. Старая злость, обида, разочарование, что его классную актерскую игру все равно просчитали…» Подумать Севка успел. И ошибся.

— Я хочу, чтобы ты… — сказал комиссар. — Я хочу знать, что именно случилось с…

— Он погиб, — быстро ответил Орлов.

— Я хочу знать, где его могила… где он лежит… — с трудом выговорил комиссар. — И хочу знать, как это произошло…

— После операции. — Орлов снова потер лицо, будто очень хотел спать и пытался таким образом бороться со сном. — Как только мы все там закончим…

— Хорошо, — кивнул комиссар. — Я согласен.

— И ты не хочешь знать ничего больше? — На лице Орлова даже проступило удивление.

— Зачем? Если у нас не получится — все это не будет иметь смысла. Если получится — ты ведь от меня просто так не отстанешь, тебе здесь и дальше понадобится, как это говорят летчики, аэродром подскока. Ты просто так меня с крючка не снимешь…

— Не сниму, — кивнул Орлов с самым серьезным видом. — Тут ты все правильно понял. Что-то мне подсказывает — сейчас конструктивное продолжение разговора невозможно. Мне нужно успеть в мою берлогу…

Комиссар достал из кармана бумаги и протянул Орлову.

— Это что? — спросил Орлов.

— Это пропуск на имя Данилы Ефимовича Орлова. Там есть пометка из моего ведомства, ты можешь вести с собой кого угодно без предъявления ими документов. Тут же адрес, где ты можешь переночевать, если захочешь, вот еще ключи, — комиссар бросил на стол два ключа на металлическом кольце, — и деньги.

— Денег не нужно, деньги у меня есть. А за пропуск и жилье спасибо. И какая предусмотрительность… — Орлов покачал головой. — Ты учись, Всеволод Александрович! Учись. Теперь таких уже не делают. Да, и я там, на обратной стороне карты, оставил вам более-менее подробную информацию о действующих лицах.

Орлов встал с дивана:

— Так я пойду? Вам нужно все обдумать, не исключено, что-то проверить…

Орлов направился в прихожую.

— Не спеши, — негромко сказал ему вдогонку комиссар. — Мне нужно предупредить…

— Снайпера?

— Снайпера, — кивнул комиссар и сказал громко в сторону двери: — Никита! Дай отбой.

— А Всеволод меня проводит, — небрежно бросил через плечо Орлов. — Правда, Всеволод?

Севка поднялся со стула и посмотрел на комиссара, ожидая, что тот либо подтвердит, либо запретит — хоть как-то отреагирует на выходку Данилы, но Евгений Афанасьевич сидел за столом, и руки его продолжали разглаживать скатерть.

— Я схожу, — сказал Севка, надел ремень, затянул портупею и застегнул кобуру. — Я быстро.

Ему совершенно не хотелось никуда идти с Орловым. Ему противно было даже смотреть на него, не то что разговаривать, но нужно было сделать хоть что-то. Не люстру же разбивать стулом.

— А вот будет смешно, если Женька не станет давать отбой… — сказал Орлов, когда они вышли на лестничную клетку и дверь квартиры за ними захлопнулась. — Или Никита от обиды возьмет и не дозвонится снайперам…

— Снайперу, — автоматически поправил Севка. — Ты говорил об одном снайпере на третьем этаже.