1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

— Ты имеешь в виду, что в случае неудачи я просто исчезну?

— Не исключено.

— Но и ты…

— Не знаю. Я ушел из обычного течения времени до этой развилки. Поэтому, надеюсь, меня изменение не коснется. Чалый… Чалый родился позже. Это, кстати, он тебя выбрал. Его я бы отправил… и отправлю, наверное, если Евгений даст людей и снаряжение.

— Даже так? — Севка посмотрел по сторонам, словно надеясь что-то рассмотреть. — Все так серьезно?

— Я не знаю. — Теперь в голосе Орлова проскользнула беспомощность. — Может, все гораздо серьезнее. Может, все намного проще. Я — не знаю. Лучше, наверное, было бы выждать, поискать новую возможность. Вдруг до того момента, когда возможность остановить залп исчезнет, появится вариант… откроется воронка возле этого чертова капитана Сличенко до того, как он связал в кучу свои установки и склад, на котором хранятся снаряды «МХ-13»… И достаточно будет просто всадить ему пулю в сердце в тридцать восьмом или прирезать где-то под Минском, когда он выходил из окружения… Не исключено, что уже сейчас такая воронка открылась. Но не исключено также, что вначале произойдет изменение, а потом уж… И я не знаю, как потом все это будет выглядеть. Не знаю…

— Почему? Пусть тут все накроется, ты выждешь немного, появится воронка, о которой ты говорил только что, ты отправишься туда и грохнешь этого капитана… И мир, течение истории возродится, как феникс из пепла.

— Или не возродится, — сказал Орлов. — Я не знаю, как все будет происходить на самом деле. И спросить мне не у кого…

— У того спроси, кто тебя забрал… В двадцать первом, если правильно понял?

— В двадцать первом. Я как последний дурак позволил Женьке Карелину загнать меня в рощу. Патроны заканчивались, а люди у него — нет. И мне стало так тоскливо… Как мне стало тоскливо! И тут — внезапное предложение. Совсем неожиданное. Только что я сидел в одиночестве под березой и грустно смотрел в дуло своего «маузера», пытаясь разглядеть последнюю пулю, как вдруг кто-то хлопнул меня по плечу, увернулся от этой моей последней пули и предложил мне жизнь. Нужно было только сказать «да» и сделать всего один шаг. Ты бы хоть на мгновение засомневался?

— Нет, наверное…

— Вот и я вскочил с криком «да-да-да-да» и шагнул вперед. Так все и началось. Ладно. — Орлов бросил окурок на мостовую, красный огонек прочертил дугу в темноту и разлетелся от удара о булыжник мелкими искрами. — Тебе пора.

— Но…

— Тебе пора, Сева. Тебя ждут. Если ты решил уйти прямо сейчас — пошли. Если тебе нужно подумать — до восемнадцатого еще море времени. Идешь сейчас?

Севка задумался.

Ему предложили гарантию. Ему предложили возможность существовать, даже если его мир рухнет. Изменится. Перестанет быть его миром. Он, Всеволод Александрович Залесский, останется жив.

Ведь его почти ничего не связывает с тем миром, если вдуматься. Друзей у него почти нет. Родственников — во всяком случае, тех, о которых он знает, — нет. Нет смысла, нет перспектив, нет надежды… И глупо было бы рисковать собой ради сохранения того мира. Настолько глупо, что каждый разумный человек не стал бы ни на секунду задумываться. Конечно, да, соглашаться. И немедленно. Потому что этот мир, эта октябрьская Москва, залитая страхом и темнотой, — тоже не его мир. Все вокруг ничуть не похоже на то, как он представлял по книгам и фильмам. Люди… Люди тоже не такие. Раньше Севка честно полагал, что люди, победившие в войне, — другие. Лучше, чем он, сильнее, чище. Они стояли насмерть, были готовы идти на жертвы, ни на секунду не сомневались в том, что победят… А оказалось, что это не так. Не так!

Там, возле дороги, когда пленные отказались от внезапно вернувшейся свободы, Севка впервые почувствовал себя обманутым, и чем дальше, тем больше он понимал, с ужасом чувствовал, что эти люди не могут выиграть такую войну. Просто не захотят. Не смогут собраться и выстоять. Он смотрел в глаза тех, кого люди комиссара отправляли в тыл к немцам, и не видел в них ничего, кроме тоски и страха. Не мог увидеть ничего, кроме бессилия перед неотвратимостью гибели. И никто даже не пытался скрыть этого — ни курсанты, ни инструкторы.

Да если бы любому из них предложили возможность уйти. Не сдаться в плен, нет, а просто уйти, исчезнуть, сохранить жизнь — каждый из них согласился бы, как сам Орлов в той роще в двадцать первом году.

— Мне нужно подумать, — сказал Севка неожиданно для себя. — До завтра как минимум.

— Ну, до завтра — так до завтра, — не стал настаивать Орлов. — Время пока ждет. Отсюда идет много воронок наверх. Как только скажешь…

— Я подумаю, — сказал Севка.

И Орлов ушел.

Только что стоял рядом, Севка слышал его дыхание, видел темный силуэт, — и вдруг исчез. Только легкие шаги, будто шел Орлов не в сапогах, а в спортивной бесшумной обуви.

Севке захотелось крикнуть вдогонку, попросить подождать. Севке захотелось просто закричать, выплеснуть свой ужас, накопившийся за все это время в прошлом. Но он сдержался.

«Ладно, — сказал себе Севка. — У меня есть время. Скажу завтра». Это будет даже интересно — смотреть на комиссара и старика, слушать их и понимать, что все это его уже не касается напрямую. А потом уйти. И попасть в загадочное место, из которого он сможет видеть прошлое и даже совершать в него прогулки. «Стать властелином времени», — сказал Севка с иронией.

Нужно идти домой.

Севка даже сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что домом назвал квартиру Евграфа Павловича. «Какой, к чертям собачьим, дом», — возмутился Севка. Попытался возмутиться.

Он должен их всех ненавидеть. Они его мучили. Они его пытали. Но когда Костя принес в комнату револьвер… Костя отдал оружие ему, как своему, как человеку, которому можно доверять. Так ведь? А ему можно доверять? Если он сам себе не доверяет, если он не может понять, отчего не рванул, поджав хвост, к спасительной воронке «наверх»?

И вот, когда ты абсолютно убедишься, что другого выхода нет, что предложенный вариант — единственно верный, а логика безупречна, вот в этот самый момент ты должен понять, что тебя обманывают. Что тебя собираются использовать или даже убить. Первое, что ты должен сделать, — отложить принятие решения. Это говорил комиссар на занятиях. Не на тех, что проводились для ребят и девчонок перед заброской в тыл. Это говорилось Севке один на один.

И сейчас Севка поступил так, как его учил Евгений Афанасьевич. Поступил, не задумываясь и не осознавая, зачем именно.

А потом, сказал комиссар, ты должен еще раз проанализировать весь ход рассуждений оппонента и — самое главное — понять, зачем тебе это предложено.

Слева, из переулка, послышался женский крик. Севка остановился и прислушался. Женщина продолжала кричать, но Севка расслышал и мужской голос, который что-то негромко говорил.

— Люди! — крикнула женщина. — Ну помогите же, кто-нибудь!

— Что случилось? — громко спросил Севка, почти крикнул.

— Помогите! Бандиты! — крикнула женщина.

— Петров! — скомандовал Севка в темноту. — Берите троих и перекройте улицу. Двое — на ту сторону! Бегом!

Севка вытащил из кобуры револьвер и, касаясь пальцами левой руки стены дома, побежал в переулок.

Женщина плакала. А в конце переулка были слышны торопливые шаги.

— Что случилось? — спросил Севка.

Он мог различить только какое-то шевеление возле стены.

— Он… — сказала женщина и заскулила. — Он меня схватил, деньги хотел… Я закричала…

— Спокойно, — сказал Севка. — Спокойно.

Женщина, судя по голосу, была нестарой. Севка плохо различал возраст на слух, но этой было максимум тридцать.

— Он вас не ударил? — спросил Севка.

— Меня… Меня — нет, — простонала женщина. — А вот его…

Сзади, от улицы, послышались шаги. Севка оглянулся — несколько человек бежали в его сторону, луч фонаря метался по стенам, по булыжникам мостовой, уперся в лицо Севки.

— Кто такой! — выкрикнул голос из-за фонаря. — Руки!

— Лейтенант Залесский, — сказал Севка, заслоняясь левой рукой рукой от света фонаря, а правой пряча револьвер в кобуру. — Тут на женщину напали…

— Документы! — Фонарь приблизился, и его свет переместился вниз, на грудь Севки.

Тот продемонстрировал свои пустые руки, медленно полез во внутренний карман и достал документы.

Фонарь не двигался, из-за него вышел высокий человек в длинной пехотной шинели, протянул руку за документами и повернул их так, чтобы свет падал на открытые страницы.

Раздался щелчок, и луч другого фонаря, послабее, скользнул по лицу Севки.

— Хорошо. — Военный вернул Севке документы. — Комендантский патруль, капитан Рогозин. Что здесь произошло?

— Да вот, услышал крик, прибежал, а тут только женщина, бандиты убежали, — пряча документы в карман, объяснил Севка и замолчал.