Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Еще мы летали ночью на T-38, чтобы отработать астрономический эксперимент, запланированный в экспедиции. Его проводили, чтобы пронаблюдать так называемый зодиакальный свет – очень слабое свечение, которое можно заметить над горизонтом Земли вскоре после заката или перед рассветом. Этот едва различимый свет появляется из-за космической пыли, которая обращается вокруг Солнца во внутренних областях Солнечной системы, и имеет форму тусклого сгустка света, похожего на симметричный плавник касатки, вздымающийся над горизонтом, когда сумерки переходят в ночь. Эксперимент был детищем профессора Лоуренса Данкелмана, или Тусклого Света Данкелмана, как мы его с Нилом прозвали.

– Как считаешь, что бы Тусклый Свет Данкелман подумал о том, что мы видим с тобой этой ночью? – спрашивал я Нила, пока мы не отрывали взгляд от горизонта, пытаясь рассмотреть тот слабый свет, которым так увлекался профессор.

Эти полеты по-настоящему приносили удовольствие и не так нас обременяли, как другие наши тренировки.

Нам приходилось справляться со множеством проблем. Если появлялась трудность, Нил – в общении легкий, но при этом невероятно целеустремленный – атаковал ее максимально решительно. Например, мы никак не могли справиться с нагрудной приборной панелью скафандра, которую мне предстояло использовать при ВКД (ее перепроектировали после выхода в космос Эда Уайта, но она работала плохо). Поэтому я, Нил и наши дублеры отправились в корпорацию Air Research в Лос-Анджелесе, которая производила эти панели, и там мы провели целый день, анализируя изделие с инженерной точки зрения. Вернувшись в Хьюстон, мы с Нилом выписали все найденные проблемы, или вскукареки, как мы их называли, – их оказалось больше ста. Нил ясно дал понять отделу систем кабины экипажа, что все эти вскукареки нужно устранить, и немедленно.

Нил никогда не вел себя властно, но умел заставить понять: когда он хочет, чтобы нечто было сделано, это должно быть сделано. Он никогда не действовал импульсивно, все обдумывал. Если он брался обсуждать некий вопрос – будьте уверены, он заранее подготовился. Кроме того, как отличный знаток техники, хорошо разбирающийся в машиностроительном конструировании, Нил мог объяснить инженерам все, что от них требовалось, в четкой и понятной им терминологии. На первом месте стояла безопасность экипажа и успех экспедиции. Нил всегда оставался человеком типа «мы» и «для нас», а не «ты» и «для меня». И по всему выходило, что приборная панель становилась не моей личной проблемой, а нашей общей. Нил отлично работал по принципу «все равны и должны приносить пользу». Хоть Нил, как командир, и был боссом, принимающим решения, он всегда советовался с другими, не считая себя главнее и важнее прочих.

У нас с ним, конечно, находилось много общего, в частности, мы оба страстно любили летать. В те редкие мгновения, когда мы не корпели над планами, расписаниями тренировок и программами операций в экспедиции, мы иногда делились историями о былых днях в военной авиации – он во флотской, а я в Военно-воздушных силах. Оказалось, Нил участвовал в Корейской войне, получал там награды и несколько раз едва не погиб. Пилоты иногда соревнуются, у кого случаи круче. Но Нил никогда не хвалился, как некоторые другие парни, а всегда говорил на языке фактов. Он тоже бывал на базе Эдвардс, работая там летчиком-испытателем в Национальном консультативном комитете по аэронавтике (NACA), предшественнике Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA). Ему нравилось на авиабазе Эдвардс так же, как и мне. Летал он на F-100, F-102, F-104 и позже на X-15. Нил никогда не заводил праздные разговоры, но иногда за ужином после долгого и трудного дня мы говорили с ним о том, как здорово взмывать в пустынное голубое небо над базой Эдвардс.

Готовясь к полету на «Джемини-8», мы в основном проводили время или в Сент-Луисе, где производились космические корабли, или на пусковых сооружениях мыса Кеннеди. На мысе мы каждое утро встречались в нашей любимой кофейне на Коко-Бич «У Вульфи», чтобы обговорить планы на день, а вечером, чтобы обсудить саму миссию – в отличном ресторане-барбекю или ресторанчике морепродуктов, которые мы все обожали. Разработка плана в мельчайших деталях занимала львиную долю времени. Нил подходил к тренировкам дотошнее всех, кого я знал. Он не упускал ни одной детали. Мы отрабатывали каждый вероятный ход событий в полете.

Однажды нам довелось испытать фактическую стыковку космического корабля «Джемини-8» длиной пять целых и восемь десятых метра с ракетой-мишенью «Аджена» длиной восемь с половиной метров прямо в чистом поле недалеко от стартовой площадки на мысе Кеннеди. Два космических аппарата, на тот момент самые сложные из построенных, разместили на особых мобильных поддерживающих стапелях и стали медленно двигать по траве навстречу друг другу, чтобы убедиться, что при касании электрические и механические связи в стыковочном узле нормально соединятся. Мы с Нилом сидели внутри корабля, а техники, инженеры и ученые бегали вокруг, проверяя надежность разъемов и структурных связей между аппаратами. Это было нереально.

Раньше, в Хьюстоне, корабль помещали в похожую на пещеру термовакуумную камеру шестиметровой высоты, где имитировался не только космический вакуум, но и нагрев предметов до температуры, до которой разогреется наш корабль в космосе под солнечными лучами. В камере лампы-нагреватели сначала включали, а потом выключали и охлаждали среду до крепкого мороза, чтобы проверить, как части корабля расширятся и сожмутся при экстремальных перепадах температур.

Я проводил в этой камере в одиночестве целые часы, одетый в скафандр, который мне предстояло использовать во время ВКД, кропотливо проверяя его работу, чтобы подготовиться к выходу и возвращению на корабль. Мне пришлось изрядно попотеть, пока я не привык разбираться в хитросплетениях кислородных шлангов и электрических соединительных кабелей.

Это лишь один вид тренировок без моего командира Нила, которому предстояло оставаться в кабине «Джемини» во время моего длительного выхода. Вместе с Диком Гордоном, моим дублером, я регулярно поднимался в воздух с авиабазы Райт-Паттерсон в Дейтоне, штат Огайо, на доработанном KC-135, который в сердцах прозвали «Рвотной кометой». Из самолета убрали все пассажирские кресла, и он летал, раз за разом делая параболические горки. Внутри чередовалась перегрузка в две единицы и нулевая сила тяжести – то одно, то другое, как на американских горках в парке развлечений, и мы с Диком, сидя в скафандрах, отрабатывали маневры на макете «Джемини», установленном посередине фюзеляжа. Действительно тяжелая и выматывающая работа. Помню, как Дик, по лицу которого катился градом пот, повернулся ко мне и пошутил:

– Как это очаровательно, правда?

Очаровательного в этом не было ничего. Меня не рвало