Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

Она вздохнула, как годы-то летят: ведь совсем недавно она пасла гусей у ручья, босая, в убогой юбчонке, чумазая, потому что матери некогда было ею заняться. Образ этого маленького босоногого существа отнюдь не был ей дорог, словно это была и не она. Куда больше она любила размышлять о различиях жизни в деревне и здесь.

Подошла к маленькому окну и выглянула — это уединенное место и звук пилы, которая в руках двух мужчин равномерно врезается в дерево, все сильнее очаровывали ее. По спине у нее пробежали мурашки, она выгнулась, словно сзади к ней подошел незнакомый мужчина.

Свиньи хрюкали возбужденно, ожидая ужина. Женщина постепенно разглядывала все вокруг: сухие глиняные стены, плиту, вонючую керосинку, деревянный топчан с мехом, которым прикрывался тот мужик с продырявленной спиной (когда во время работы он снял рубашку, она с любопытством взглянула на шрамы), самодельный стол, скамья, алюминиевый котелок с водой (казенное имущество Красной Армии), полка с посудой, глинобитный пол. Из леса тянуло прохладой, птицы смолкали. Гроздья цветов и листья акаций пропускали красноватый свет заходящего солнца. Свет, все более красный, обнаружил паутину со сверкающими каплями первой росы. Небо темнело. Земля быстро остывала, ее тяжелые испарения разносили первые дуновения легкого ветерка, который поднимался над акациями и колебал их белые цветы.

На некоторое время воцарилась тишина. Она вернулась к плите. Перевернула котлеты. Ей хотелось что-то додумать, и она стояла напряженно и неподвижно. Попыталась подавить в себе это напряжение. Напрасно, на висках у нее выступили жилки, кровь прилила к голове. Что это значит? Забылась? Нет, только намерение, с которым она приехала сюда, овладело ею, действуя на нее совсем иначе, чем она хотела бы. Оно стало сильнее ее. Обычно она все обдумывала заранее. Сегодня тоже. У нее были планы, пускай не совсем определенные, но она спокойно полагалась на случай. Считала, что ей легко удастся вызвать видимость определенной игры, из которой она собиралась извлечь пользу. Она уже давненько думала об этом, думала холодно, с расчетом. А здесь что-то эти ее расчеты пересилило и отодвинуло на задний план. Она не могла справиться со смущением, поймала себя на том, что чувствует неуверенность, которую в себе так ненавидела.

Она встряхнула головой, подошла к окошечку, сосредоточенно глядела на живую изгородь. Нужно успокоиться! — приказала она себе, вытерла потный лоб и опять вернулась к плите. Когда снимала котлеты со сковородки, удовлетворенно посмотрела на свои руки. Даже по ним было видно, что она спокойна и холодна. Свои руки она любила — барские, говаривала она не раз в присутствии близких. Она гордилась узкой длинной кистью, складной и энергичной, но неласковой, с длинными пальцами и выразительным большим пальцем. Королевская ручка, ей-богу! Да она и вообще была красива совсем не по-деревенски, словно в ее жилах текла барская кровь. Всякая работа, кроме торговли, конечно, ее утомляла, особенно домашние дела и кухня. Физическое напряжение, неудобства и всякие тяготы ее раздражали. Она была холодной, расчетливой и настойчивой, но теперь, поддавшись погоне за достатком, сытостью, благополучием и роскошью, когда требования ее все росли, она становилась особенно нервной. Всего-то ей было мало. Хотелось все больше и больше, любой ценой. Да, может, и так — любой. Богатство все спишет.

Они возвращались. Машина уже выехала на более широкую дорогу, вдруг Речанова коснулась плеча Волента. Он удивленно посмотрел на нее.

— Останови, — сказала она коротко.

Вылезла из машины и ушла в лес. И исчезла.

Волент, склоненный над баранкой, словно разгадывая какую-то загадку, некоторое время сидел неподвижно. Потом выпрямился и вздохнул. Из кармана кожаной английской куртки достал тяжелый серебряный портсигар, вытащил сигарету, засунул ее осторожно между губами, из другого кармана вынул круглую зажигалку, автоматическим движением прикурил. Крепко затянулся, и сквозь зубы и нос у него повалил дым. Клубы наталкивались на ветровое стекло, переворачивались и через опущенное окно дверцы вырывались наружу.

Докурив, он нервно заерзал. Облокотился на окошко и уставился в лес, где исчезла его хозяйка. Она все не возвращалась. Он опустил из окна руку и пальцами начал барабанить по дверце кабины. Потом открыл ее. Ему показалось, что из леса слышится шорох. Напрягая слух и зрение, чувствовал, как сердце у него поднимается куда-то к горлу. Горячая кровь пульсировала в теле, по телу забегали мурашки. Волент высунул ноги из кабины и спрыгнул на землю. Облокотился на ребра радиатора, потом нагнулся, осмотрел шасси, шины, потом повернул голову к кустарнику. Куда она исчезла, черт побери? Может, ей стало плохо? Что он, должен стоять здесь или пойти за ней? Когда он осознал вторую возможность, ему пришлось выпрямиться.

— Пани Речанова! — позвал он вполголоса.

Тишина.

— Пани Речанова! — крикнул снова, уже громче.

Она и теперь не отозвалась. Не зная, что делать, он повернулся на пятке, направился к кабине, откинул сиденье и вынул инструменты: ключ для свечей, проволочную щетку, тряпки. Вернулся, открыл одну сторону мотора и сел на крыло. Снова уставился в лес. Потом склонился над двигателем, чтобы избавиться от тяжести, которая скручивала его внутренности, вынул измеритель уровня масла, осмотрел его, снова вернул на место, ключом вывинтил свечку, осмотрел, взвесил ее в руке, и, кажется, впервые обозлился, что, как бы ему ни хотелось, в двигателе чинить нечего. Не отрывая глаз смотрел на кустарник, не осмеливаясь ничего предпринять.

А она все это время стояла в кустах и следила за ним, улыбаясь ехидной улыбкой женщины, которая торжествует: опять кто-то глупо и быстро поймался на крючок. Если бы он пошел за нею в лес, она бы пригнулась. А он, заметив ее на корточках за кустом, повернул бы, в этом она не сомневалась, так поступил бы любой мужик, тут она не ошибалась. Только она допускала и то, что она, скажем, не согнулась бы, а стояла бы как стоит и смотрела вокруг: как, мол, здесь красиво. Хотя, скорее всего, да, скорее всего, она пригнулась бы — этот вариант был для нее более подходящим.

Он увидел, что она выходит. Нагнулся над двигателем, притворяясь, что занят чисткой свечи. Подошла к нему молча и наклонилась посмотреть, как, собственно говоря, выглядит двигатель. Волент орудовал сначала тряпкой, потом ключом хорошо привинтил свечку и подключил ее. Вытер руки. Глаза его скользнули по телу женщины. Спрыгнул с крыла, чтобы она была хотя бы минуту рядом с ним. Она как раз стояла на цыпочках, разглядывая двигатель. Перед ним было крепкое тело зрелой женщины, статная спина, широкие бедра, крепкие мускулистые ноги, обнаженные вплоть до впадины подколенок. Легкое платье в цветочек ничего не скрывало. Запрокинул голову — если Речанова повернется, он может с равнодушным видом считать деревья в лесу. Оба молчали, но ему пришлось в конце концов кашлянуть, чтобы проглотить собравшуюся слюну. После этого она выпрямилась, оторвала глаза от двигателя и пошла вокруг радиатора в кабину, да так спокойно, с такой естественностью, как будто была здесь совершенно одна.

Они выезжали из леса в поле, когда заметили едущий от города велосипед. На нем сидела женщина.

— Слушай, это ведь… — выпалила удивленная Речанова.

— …барышня Тишлерова, конечно, я уже не в первый раз вижу ее здесь. — Волент засмеялся. — Может, этот ее ангелочек, для которого она требует мясо, спрятан в лесу.

— Люди смеются, что у нее не все дома, а она ведь хорошая портниха.

— Думаю, — сказал Волент, — что она и мозгами шевелит неплохо, так что меня совсем не радует, когда я ее здесь встречаю.

— Вот оно что… — протянула Речанова. — Ну, тогда лучше не дразни ее, когда она придет в лавку, лучше сделай по ее, добавь — мол, для ее падшего ангела…

— Нельзя, — сказал он, — догадается, что неспроста.

— Да, тоже правда… Конечно, и такое может взбрести в ее дурную голову… Только кто ей поверит…

— Это, конечно, нам на руку, что она болтает вздор насчет ангелочка. Ей, конечно, никто не поверит.

— Смотри, — показывала Речанова пальцем, — повернула и поехала в другую сторону.

— Видать, и у нее совесть не чиста. Геть, а уж не ездит ли она к Крупе в лесничество? Что вы на это скажете?

— Крупа?

— Ну, Крупа-то. — Волент глянул на Речанову, — не проболтается, не волнуйтесь, ведь ему тоже пришлось бы туго.

— Здесь много народу ездит?

— Достаточно, чтобы мы не вызвали подозрений.

Они ехали среди полей, полных свежей зелени, потом по длинной акациевой, потом по тополевой аллее, оттуда выбрались на шоссе и мимо виноградников подъехали к городу. Солнце село, и в город тянулись с приречных лугов и болот тучи комаров, и неслось многоголосое кваканье огромного количества лягушек, как будто за городом, куда ни ступишь, везде одни лягушки. Воздух над лугами буквально дрожал. Людям со слабыми нервами от такого концерта могло прийти в голову, что разразилась война: жабы с болот пошли в поход на город.