Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

Хутор до конца войны принадлежал венгерскому помещику. Теперь его поля были переданы безземельным и малоземельным крестьянам, батракам и тирпакам — переселенцам. Те, кто жил на хуторе, перебрались на другой конец деревни, в усадьбу побольше и поновей. Оттуда им было ближе до костела, а их детям — до школы.

У пограничников до всего руки не доходили, малочисленность личного состава на многих пунктах заставляла начальство увеличивать участки патрульных обходов и сосредотачивать силы и внимание прежде всего на бродах, мостах и дорогах. Наблюдали за предполагаемыми и известными проходами и тропинками контрабандистов, толком не зная о положении вдоль всей линии границы. Таким образом, некоторая неповоротливость властей встречалась здесь с изворотливостью контрабандистов, хотя вооруженные силы нельзя было упрекнуть в особой доверчивости или равнодушии. На их стороне был только закон и все, что с ним связано, да еще профилактика, которую соблюдали. У контрабандистов же было куда больше возможностей. За них был густо заросший берег извилистой, прихотливо петляющей реки. Переплыть ее мог и пловец послабее, конечно, не в весенний или осенний разлив — в такое время здесь бывало поспокойнее. Деревенские в два счета освоили систему охраны. Контрабандисты становились все нахальней, и, хотя таможенная охрана действовала небезуспешно, многих охотников до контрабанды не останавливали ни суровые наказания, ни угроза выселения в глубь страны, а то даже и за границу. Службу здесь, на южной границе, особенно осложняло то, что во многих местах жилье располагалось по обоим берегам буквально у самой воды, то бишь у самой границы. О сделке можно было договариваться на купанье или во время рыбной ловли, у многих на другой стороне были родственники, на которых они могли рассчитывать. Тёрёки и Ланчарич уже прочно вписались в хронику контрабандистов на этом участке границы. Здесь они провернули не одно дельце, но один их подвиг снискал им буквально славу, так что, возможно, они даже сожалели, что должны остаться анонимами. Это был, что называется, коронный номер.

Двое таможенников направлялись именно к тому броду, где у них этот номер был задуман. Авторами были Тёрёк и Волент, хотя славу заработали контрабандисты с другого берега. Ланчарич приволок из северной Словакии «огар», шикарный мотоцикл, предназначавшийся, несомненно, для экспорта. Это была отличная машина, считавшаяся за границей самой красивой из тех, что носились по послевоенным дорогам. Ночью мотоцикл спрятали в кустах возле нижнего брода и замаскировали. С этой стороны ничего видно не было, с другой — на ветке над самой гладью воды висел белый бантик. На следующий день, почти ровно в полдень, молодцы с того берега перетащили мотоцикл под самым носом патруля. Таможенники никак не ожидали такой наглости среди бела дня, и, главное, на броде. Но у сообщников другого выхода не было. Ночью в кустах много не увидишь, попробуй найди бантик, а там, где поглубже, пойди попробуй перетащи мотоцикл. Подъехали, значит, на плоскодонке. Патруль был недалеко, лодку заметил, взял под наблюдение, хотя те долго притворялись рыболовами и не плыли к чужому берегу. Потом медленно подплыли, но таможенники, спрятанные за ивами, ждали, как они будут себя вести. Сойдут на берег? Если да, куда направятся и что поволокут? Может быть, они уже предвкушали, что вот-вот ликвидируют гнездо контрабандистов. Лодка исчезла под ветками густых ив и будто сквозь землю провалилась, в кустах послышался подозрительный шорох, но, пока патруль опомнился, тяжело груженная плоскодонка выплыла из-под ив и стремглав направилась к своему берегу. Патруль был бессилен, стрелять он не мог, пулям не положено перелетать границу, это пахнет инцидентом, который обсуждается в самых высоких инстанциях, а на предупреждающие выстрелы опытный контрабандист в ответ разве что приветственно приподнимет шляпу. Потом послышался звук мотоциклетного мотора, быстро удаляющийся в сторону деревни.

Сейчас патруль подходил как раз к тому броду. Так бывает, что место неудачи сторожится вдвойне тщательно, будто контрабандисты об этом не догадываются.

Через некоторое время по знаку отца молодой Тёрёк, присевший к самому полу, зажег керосиновую лампу, подал ее отцу и отодвинулся от окна. Старик выглянул наружу, вывинтил фитиль до отказа, поднял лампу в окошечко и несколько раз своей широкополой шляпой закрыл и открыл лампу. Поначалу не происходило ничего, потом они заметили за рекой тени. Две пошире, они, как было договорено, принадлежали бычкам и вскоре вошли в воду, их рогатые головы появились над освещенной поверхностью воды. Прошли стремнину и вскоре исчезли в прибрежной тени.

Машину вывели со двора и скатили без мотора вниз по лугу, мимо амбаров и сушилок табака, до самой рощи, где подождали бычков.

Волент спокойно тащился по пустынным ночным проселкам — граница вглубь не охранялась. Он ехал в обход, так что обратная дорога была длинней, но гораздо безопасней. Окрестности он знал хорошо, знал, где в полях и рощах затеряны обитаемые хутора, ехал наверняка, больше ничего неприятного случиться уже не могло. Он насвистывал, хорошее настроение не покидало его, хотя время от времени он внимательно посматривал на свои руки. Угрызений совести он не испытывал, но руки все равно дрожали и были не такими уверенными, как обычно. Может, Халас, приказчик Полгара, уже очухался и приполз домой?

Волент старался убедить себя, что и не думает бояться последствий, просто сегодня его захватило напряжение игрока, чувство подъема, поскольку пришлось пройти сразу через две рискованные операции. Пустяки, это просто азарт, в котором он не может себе отказать, гонит его обстряпывать эти контрабандистские кунстштюки.

Груз он отвез в лес, к Габору, там они вместе зарезали бычков и разрубили туши, которые Ланчарич потом увез в город.

6

Речан с учеником после обеда пошли вниз в лавку, а Волент уже на улице отговорился, что ему надо срочно в гараж, и свернул к парку. Но пошел он не туда, а направился на «голгофу».

Только второпях заглянул во двор, откуда выскочила на улицу испуганная девочка. Он быстро заглянул в ворота. С одного конца двора на другой мчалась стая кур, что мгновенно сигнализировало ему о какой-то опасности. Это осталось в нем с детства, хотя сейчас он не мог понять, почему его охватило это чувство.

Он посмотрел на небо, не собирается ли гроза. Улица, как всегда, была тихой, раскаленной от солнца, тени под деревьями почти не было видно, спрятаться было некуда, казалось, что на улице вот-вот появится что-то зловещее и прокрадется между домами, а потом откуда-нибудь вынесут обезображенный труп. Да нет, никакой грозы не предвиделось, а за воротами стоял истошный крик двух обозленных до невменяемости женщин. Он представил себе их: красные от злости, в платках, воздевают руки, призывая в свидетели Бога. Жара была удушливая, женщины через минуту смолкли, на улицу опустилась тишина, как будто люди ее покинули. Девочка исчезла за углом, как сон. Послеобеденный час… В нем было что-то тягостное. Настоящая южная сиеста, когда вся зелень сникает, кошки и те не выдерживают на раскаленной черепичной крыше, люди прячутся в утробах домов, только глупые куры мечутся, словно в предчувствии близкого конца.

Он прошел парк и спустился в живописные переулки городской бедноты. Каменные улочки столь узки, что здесь с трудом проезжает телега. Краску зеленых, желтых, красных, белых и синих домиков выжгло солнце. Цветут акации, жасмин, сирень, воняют дворы, лишенные канализации, пахнут старые винные подвалы. Здесь тоже тихо, только вокруг цветов неутомимо жужжат пчелы. Кое-где заметишь гусей или какого-нибудь болезненного ребенка, который, может, и захворал-то от одиночества и скуки. Люди в поле, а здесь царит послеобеденная тишина и безлюдье.

Наверху, на «голгофе», поддувал ветерок, разгонял жару, и человек мог насладиться здесь ясным весенним днем, когда хорошо дышать и жить. Под крутым откосом, синеватым от расцветшей сирени, в которой жужжали насекомые, лежали сады. В этих местах они закрывали реку. В садах копошились люди. Зелень, в которой тонули стены Паланка, была яркая, уже прогретая солнцем, необузданная, своим цветом и силой напоминающая мощную и яркую зелень окрестных лугов.

Этот вид сверху, с места частых и любимых прогулок всех паланчан, успокаивал Ланчарича, заботы отступали, на смену им приходила грусть по бурным страстям и успеху, и он знал, что приходит она от великой жажды. Он мечтал о горах еды, старом вине, молодых женщинах и о любовях прежних дней, но никогда не вспоминал о друзьях.

Прекрасный, просто волшебный день он пережил здесь однажды во время прилета аистов. Он смотрел вдаль, туда, куда стремился бронзовый юноша с горящим факелом в руке на крыше городской гимназии, и вдруг увидел летящих аистов. Их было, наверное, не меньше двадцати, они кружили на большой высоте над родным городом, преодолев тысячи миль до своей цели — Паланка, которому принадлежали так же неотъемлемо, как и он, Волент Ланчарич, и восемь тысяч его сограждан. Из домов, магазинов, школ, учреждений выбегали на площади и улицы паланчане и радостно махали руками. Со школьных дворов слышалось пение.