Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Где-то около двух у станка появился Легушев. Был он зол: подшипник сегодня не ожидался. От бессилия стал разносить бригаду за безделье:

– Могли бы что-то сделать, пока меня не было!

– Так что мы сделаем, если нужного подшипника нет, – наверное, в двадцатый раз принялся объяснять Лефтеров начальнику.

– Так поставьте какой есть! Ведь наверняка есть похожие.

– Похожий не проходит по посадочным местам – слишком большой.

– Значит, нужно расточить посадку.

– Ослабим вал, – возразил Аркадий.

Он вдруг понял, что возражать ему нравится. В этом была определенная сила. Чем больше на него давили, тем сильнее Аркадий становился. Все же когда-то он был заместителем начальника цеха. Он научился не вздрагивать, и даже более – не отводить взгляд, когда кричат на тебя.

– Точите!

– Вы берете на себя ответственность, если вал прослабим и его погнет или сломает?..

Легушев запнулся, но быстро взял себя в руки:

– Вам сказано – точите!

– Дайте письменный приказ. Можно от руки в блокноте написать. Вы же любите приказы отдавать.

Аркадий поймал взгляд Пашки – тот смотрел на командира с восхищением.

– Да что ты себе позволяешь, ты мне на слово не веришь! Ты что думаешь, другой бы тут с вами на станке сидел?.. Да я сегодня и чай не смог попить из-за того, что вы станок пустить не можете.

Легушев орал, а Лефтеров улыбался в ответ. И на начальника цеха эта улыбка действовала почище, чем плащ матадора на быка.

– Так вам говорили, что зубонарезной чинить надо, а вы нам что?.. Занимайтесь фрезерным, мол, то важнее. И вот тот день настал.

– Твою мать, Лефтеров. Ты обалдел! Ты хоть видел, чтоб я сидел без дела?..

– Ну а чем же ты занимался? Что ты вообще за день сделал? – подумал Аркадий.

И по удивлению на лицах окружающих Аркадий понял, что не подумал он это, а сказал. Воцарилось молчание – будто бы даже станки заработали тише.

И, поняв, что произошедшего не исправить, Аркадию вдруг стало легче. В нем будто прорвало какой-то затор, и он заговорил свободно:

– Ты же кирпич в разрезе представить – и то не можешь!

– Руководить – тоже надо уметь, – огрызнулся Легушев.

– Надо уметь, но ты же не умеешь как раз. Ты работы не знаешь – потому и сроки твои и приказы – ни о чем. Ты бы хоть что-то сделал, кроме постановки сроков и раздачи поручений? У тебя рукожопость такая, что в пору инвалидность оформлять

Легушев только глотал воздух.

– Я, так понимаю, уволен? – спросил Аркадий. – Я свободен, как Африка?..

Начальник молчал.

Затем тряпкой, смоченной в керосине, Аркадий вытер руки и вдруг бросил ветошь в Легушева – целил в лицо, но попал куда-то в область сердца. После развернулся и пошел в баню – следовало до закрытия отдела кадров успеть написать заявление и забрать трудовую книжку.

– Вы видели, вы видели?.. Хулиган! Я заявление в милицию напишу!

Но никто не признался в увиденном. А после Легушев сообразил не то сам, не то с подачи отца, что не следует этот случай афишировать. Что, впрочем, не помешало новости разойтись по заводу. И уж в этих слухах, которые разошлись по курилкам, тряпка попадала в лицо.

Уволили его, разумеется, без отработки, выдали расчет в кассе. Обходной лист, именуемый «бегунком», удалось подписать за рекордные сорок минут. Слава летела впереди Аркадия, его ждали.

И, кажется, никогда ранее Аркадий не чувствовал себя таким сильным как в тот день.

Был бы Легушев простым замом начальника цеха или начальником бюро, кем-то вышедшим из низов – все бы обошлось. Как боксеров на ринге, их бы развели по разным углам завода. Спрятали друг от друга до поры, до времени.

Но с прошедшим всю карьерную лестницу от рабочего такого бы конфликта и не вышло бы. Такие не то что шпильку нарежут – вместо токаря станут за станок. А Легушев был от номенклатурной плоти и крови. И резкость Лефтерова вполне тянула на антисоветчину.

Старик, помнящий Лефтерова, конечно, мог бы осадить сынка секретаря обкома. Но останавливать молодого начальника цеха – значило мешать ему зарваться, совершить вовсе феноменальную глупость.

К тому же, с уходом Лефтерова шансы попасть в беду у Легушева только росли.

Глава 38

Стройные администраторши хоть и улыбались Данилину, держали дистанцию, были подчеркнуто вежливы, понимая, что гость случаен и не из номенклатуры. Москвич прибыл налегке и нуждался в десятках бытовых мелочей. Он пытался завести знакомства, его проблемы, разумеется, решались, однако отношения не складывались.

По дороге в профилакторий в магазине бытовой техники Данилин за двадцать восемь рублей купил приемник «Кварц-404». Приемник, хотя и пробивал брешь в бюджете, был самой низкой, четвертой категории. Но у него имелся разъем под антенну, которую Алексей тут же сочинил из оконной струны.

Служебная машина полагалась Данилину для нужд следствия, и сыщик мог бы ее вызвать по телефону с автобазы горкома и в выходной день. Но порой он садился в рейсовый похожий на батискаф ПАЗ и ехал в город вдоль моря, через поселки, пахнущие зреющими помидорами.

На площади он встречался с Викой. Алексей всегда дарил девушке какую-то ерундовину, купленную неподалеку в книжном.

– Это что? – спрашивала Вика.

– Новогодний подарок, – отвечал как-то наподобие Алексей.

– Но сейчас же лето.

– А мне захотелось его подарить сейчас.

И они гуляли – шли к морю, сидели где-то на лавочке, отправлялись в кино.

Аркадий казался Вике хорошим, но все же заурядным молодым человеком. С ним можно было бы прожить жизнь спокойно, но скучно.

Иное – Данилин. От него пахло московским одеколоном и вообще столицей.

Мама учила не доверять мужчинам, ответно Вика полагала, что имеет право на ложь ради своего счастья. Чтоб не встретить Аркадия, она назначала свидания на Левом берегу, в Орджоникидзевском районе. Для Алексея это было скорее удобно. Левый берег отстоял от остальных районов на значительном расстоянии и был словно иным городом, со своими аллеями и скверами более приспособленным для романтики и прогулок, нежели остальной Жданов.

Он рассказывал ей про Москву, про поселок над прудами, про леса, в которых еще встречаются живые партизаны. Про грибы и электрички, про дом родителей, построенный на плывуне. Про кюветы, по которым жабы с реки забираются в ванные комнаты.

Сам Данилин жил в Москве, на Кутузовском, звал Вику в гости, рассказывал о столичной жизни, о недавней страшной авиакатастрофе совсем рядом с домом его родителей – всего четверть часа электричкой. Погибла