Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Данилин говорил о выставках, новинках, иногда незначительных.

– К табельному пистолету идет такая же табельная кобура и страховочный шнур, который также именуется тренчиком. Он такой длинный, кожаный, вечно за углы цепляется. Так мне приятель достал английский, пружинный, похожий на телефонный провод. И я одно время боялся, что мне кто-то позвонит на служебный, а я вместо трубки схвачу пистолет.

Вика засмеялась:

– А я думала, боялся, что могут позвонить на пистолет.

– А ты забавная.

– И ты тоже.

– Иногда бываю.

Они как раз шли по бульвару, проложенным по краю кручи, что возвышалась над морем. Внизу был поселок, пляж. Вдоль бульвара шел невысокий парапет. И вдруг Алексей подхватил Вику за талию, закружил и поставил на этот парапет, так что они оказались примерно одного роста. Мужчина впился в губы девушке, и она ответила, приоткрыла ротик, высунула язычок…

Затем они еще целовались несколько раз. Алексей был опытен, но Вика быстро училась. Внутри нее бушевал март.

И в поздних сумерках они расстались с сожалением.

Москвич, конечно, не провожал ее домой, а отправлял на такси, сунув предварительно зеленую трешку водителю.

–

…Он вернулся в профилакторий, когда мир уже спал.

Шумело море, многоголосо пели сверчки, кое-где в окнах горел огонь.

В номере еще стояла почти дневная жара, но ветер с моря приносил запах соленых волн.

Москвич выключил свет, но еще довольно осталось в номере света от звезд и луны. Он включил радиоприемник, настроил волну и, к своему удивлению, поймал «Тьмутаракань». Ведущий резиновым голосом вещал:

«…

– Неизвестно откуда прибыли заблудившиеся во времени студиозы и принялись уговаривать князя вместо церкви построить университет или хотя бы станцию метро. Князь принял пришельцев за волхвов, изгнал их и на всяк случай запретил изобретать что-то сложнее самогонного аппарата.

Студенты обиделись и ушли не то в запой, не то в подполье. Подбили монахов из Лавры рыть туннели для будущего метро.

Затем на заборах и стенах появились надписи: «Да здравствует капитализм и промышленная революция – светлое будущее человечества!» Но прочесть надписи никто не мог – грамотность тогда тоже не изобрели.

…»

И хриплый голос пел:

«…

Aqualung my friend

don't you start away uneasy

you poor old sod, you see, it's only me.

Do you still remember

December's foggy freeze

when the ice that

clings on to your beard is

screaming agony

…»

Глава 39

Иных людей бывает слишком много. Вроде, как и один человек, хотя сложения обычного, занимает полтора сидения в троллейбусе, шумит, как-то затеняет горизонт. Бывает люди, с которыми уютно. Аркадий был человеком едва заметным в коллективе. Он нем вспоминали, когда что-то происходило.

Ушедшего Аркашу жалели, о нем вспоминали, не предполагая, что Лефтеров скоро явится на завод с самыми скандальными намерениями.

Тогда заводские старожилы заключали что действительно, с парнем поступили неправильно. Что он не пропадет.

И Аркадий действительно не пропал.

–

Мир тесен вообще, а мирок провинциального городишки тесен по-особенному. Тут не сдвинуть ни один кирпичик, чтоб не поменяли своего положения другие камешки.

Едва успел Аркадий получить трудовую книжку, как встретил на остановке однокашника-заочника, который и предложил приятелю место мастера в открывающемся ПТУ.

Аркадий согласился не раздумывая: быть в СССР тунеядцем – постыдно, да и подозрительно. Зарплата работяге будто нарочно установлена такая, чтоб человек жил на нее месяц, не накапливая заметных излишков. На деньги, которые получает инженер, детей можно поставить не на ноги, а от силы на четвереньки. Оттого советская семья живет дружно и в тесноте: бабушки подкармливают внуков, пока отец шабашит или где-то на полставки подрабатывает.

Но Аркадий жил мысленно где-то в недалеком будущем, когда у него будет много свободного времени и денег, достаточно для того, чтоб красиво ухаживать за девушкой. Ведь отсутствие того и другого портили отношения с барышнями. Быть может, он смог бы вернуть Машу. Вика, хоть и была на нее похожа, не вызывала того трепета.

Неудобно было, пожалуй, только то, что до училища приходилось ехать довольно далеко, а после идти пустырем. Но в часы поездок основная масса людей двигалась в противоположном направлении, и парню удавалось сесть у окошка, наблюдая за тем, что мир не так уж и плох.

В трамвае хорошо думалось

Да и лето в технаре способствовало раздумьям. Учеников нет, покой, тишина. Пустые гулкие коридоры, запах краски. В этом было что-то от каникул. Жизнь вообще приобрела легкость.

Приближался назначенный час. И сколько бы не было дано времени на подготовку – все оно пройдет, просыплется, как песок сквозь пальцы. Но верно и иное: если на какую-то дату назначено испытание, то оно случится, дата пройдет, и можно будет жить далее. Уже выдали аванс, и Аркадий уже желал, чтоб скорей наступил день августовской зарплаты. Говорили, что вместе с зарплатой выдадут и деньги за сверхурочные тем, кто трудился на фрезере. Как ни странно, колебаний уже не было. Слишком долгий путь пройден.

После случившегося следователь, привлеченный для составления психологического портрета грабителей, заключил, что в те дни Аркадий окончательно превратился в изгоя и обозлился против советской власти. Вывод сей никто не опровергал, поскольку он всех устраивал, да и возразить было некому.

На самом деле злобы не имелось. Было не до нее.

Тревожило: все ли продумано, все ли пойдет так, как запланировано? Не испортится ли погода?.. Нельзя было переносить ограбление на осень. Во-первых, дожди. Во-вторых, многое могло случиться.

Опасно думать, что если вас никто не трогает, то о вас забыли. Кто-то постоянно ходит по нашим будущим могилам. В военкомате переложили учетную карточку из одной картотеки в другую. На заводе фамилию внесли в какой-то список. В милиции заинтересовались: уж не родственник вы такого-то оттуда-то и оттуда?.. Пашка мог совершить какую-то глупость.

В раздумьях проходил и рабочий день.

Нет, Аркадий думал не только о грядущем ограблении. Перебирал прошлое. Опять мысленно взвешивал Машу и Вику – кто лучше?.. Тот ли Маша человек? У нее были милая улыбка, вздернутый носик, кукольное личико, и в тоже время, во взгляде – расчет, в голосе – какой-то скрип. Следовало все же вычеркнуть ее из своего сердца.

Еще вспоминалась юность, учеба перед службой в армии. Он с друзьями именовал свое училище «чистилищем», но времена были светлые, легкие. И столько мечтаний о будущем, и родители –