Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Великий князь не мог быть пасхальным агнцем хотя бы потому, что после взрыва тело его разметало на части, а пасхальному агнцу нельзя перебивать костей! — возразил Штейнбреннер, обнаруживая неожиданное знание иудейских ритуалов (или всего лишь начитанность в Ветхом Завете). — Да и что же, по-вашему, Каляев был членом культа? Иудаического культа, может быть?»
««Иудаического…» — передразнила Лина. — Фаллического! По-русски кое-кому неплохо бы научиться».
Но не успел Альфред ответить на её «фаллического», что он вполне мог сделать, причём с полной серьёзностью, открывая новую ветку спора, как кое-что произошло.
На слове «культа» дверь в аудиторию приоткрылась на те же десять сантиметров, на которые Тэд, изображавший тюремщика, держал её приоткрытой во время сценического эксперимента. Мы все замерли, за исключением говорящих. Те осеклись и тоже замолчали.
[24]
— Между тем дверь, — продолжал Могилёв, — не открылась полностью и не хотела закрываться. Я поспешил выйти из аудитории, чтобы выяснить, в чём дело.
За дверью стояла Таисия Викторовна, заведующая библиотекой, и как-то потерянно переминалась, не зная, куда себя деть. Шёпотом она, извинившись, пригласила меня пройти в её кабинет на том же этаже, и в кабинете призналась:
«Андрей Михайлович! Такое огорчение, что уж и не знаю, как вам объяснить… Говоря коротко: мне придётся отказать вам и вашей группе в использовании класса с завтрашнего дня».
«Таисия Викторовна, да и ладно: что уж так убиваться, — сказал я первое, что сказалось: такой несчастной она выглядела. — Но, если не секрет, почему?»
«Потому что… но я точно должна вам это говорить? — Я кивнул. — Потому что мне час назад позвонил Михаил Вячеславович и сообщил, что в нашей библиотеке под видом учебных занятий проходит деятельность антигосударственной секты!»
Нотабене: «Михаил Вячеславович» было именем и отчеством тогдашнего проректора нашего университета по научной работе.
«Антигосударственной? — изумился я. — Секты?»
«Секты! И потребовал в приказном порядке…»
«Милая моя, да ведь это бред беременного мерина!»
«Андрей Михайлович, мой хороший, я же понимаю, что бред! — заторопилась Прянчикова. — Я, стыжусь вам сказать, немного подслушала… У вас идёт научный диспут на острые, сложные темы. Наверное, в чьих-то глазах слишком острые, на грани… Я подневольный человек! Я не имею возможности… Ох, что же делать — как неловко…»
Я поспешил избавить эту приветливую женщину от дальнейшей неловкости и заверил, что наша группа покинет библиотеку сегодня же. Попросил дать нам около часу, чтобы закруглить обсуждение и уладить все дела. Таисия Викторовна охотно согласилась на этот час, хотя по её лицу и читалось: она была бы рада, если бы наш «час» сократился до десяти минут.
[25]
— Проворно закруглить обсуждение, разумеется, не получилось, — пояснил рассказчик. — Моё сообщение о том, что нашу лабораторию выставляют из библиотеки в качестве «антигосударственной» и «сектантской», произвело в классе, наверное, эффект, чем-то схожий с эффектом от взрыва бомбы Каляева. (К счастью, с неизмеримо меньшими последствиями.) Мои студенты застыли, и я увидел не один и не два раскрытых рта.
Марк вдруг расхохотался. Лина, подойдя к нему, не особо сильно, но выразительно заехала ему кулаком между лопаток. Из всей группы, кажется, только она позволяла себе такие пролетарские жесты.
«Ну что же, Пал-Николаич? — с иронией обратился наш еврей к нашему немцу. — Что же вы не торжествуете по поводу своей прозорливости и не вопите: «А я предупреждал!»?»
Альфред только рукой махнул: он и сам был раздосадован. Фраза Герша будто нажала на спусковой крючок: заговорили все сразу, неразборчиво, возмущённо. Я, не обращая внимания на этот гам, попросил Аду, Бориса и Лизу выйти со мной в коридор. В коридоре я предложил старосте группы на скорую руку организовать совещание о том, что нам делать дальше, собрать идеи и послать мне эти идеи вечером. Если толковых мыслей не родится, с завтрашнего дня, пояснил я, мы возвращаемся в alma mater и продолжаем работать в аудиториях, которые стоят у группы по учебному расписанию. (Ада от последней новости вся скривилась. Я и сам не был рад этому выходу.) Но, найдутся другие ходы или нет, класс нужно очистить через полчаса! Девушка хмуро-иронично выполнила небрежный жест вроде «козыряния» и пошла исполнять задачу. К Борису и Лизе я обратился с вопросом:
«Вы ведь хотели обсудить со мной что-то ещё вчера?»
Да, они хотели. Борис даже извернулся с какой-то насмешливой благодарностью вроде: «Спасибо, государь, что не забыли о нуждах своих подданных…»
«Полноте, Василий Витальевич! — отмахнулся я. — Не до вашего юмора…»
Но где нам было разговаривать, ведь не в библиотечном коридоре?
Подумав, я предложил вызвать такси и вернуться на исторический факультет. Мои студенты согласились. Мы рисковали столкнуться с Бугориным — но не прятаться же мне было от него, словно нашкодившему мальчишке! В любом случае прояснить статус нашей лаборатории не помешало бы. Меня вдруг посетила грустная мысль: возможно, никакого специального статуса у нас уже и нет. Сам проректор передал распоряжение выселить нас из библиотеки, а это может означать, что творческая группа ликвидирована, нам же со следующего дня предстоит возвращаться к рабочей рутине. Не нужно и обсуждать ничего, зря только побеспокоил Аду этой просьбой, всё пустое…
В вузе нам повезло: на вахте мне предложили взять ключ от так называемой «каморки», крохотной аудитории без единого окна, в которой помещались ровно четыре парты, да и то не рядами, а составленные вместе, так что они образовывали один общий стол. Риск того, что нас кто-то будет здесь искать или даже обнаружит нас здесь случайно, был невелик. Подавив воинственное желание немедленно идти к непосредственному начальнику и вдрызг с ним разругаться, я пригласил студентов в класс и усадил их перед собой. Выяснилось, однако, что беседовать они со мной хотят не вместе, а по отдельности. Герш, руководствуясь принципом ladies first[46], уступил даме и вышел. Лиза взволнованно начала говорить.
[26]
«Андрей Михайлович, я простая девушка, обычная, обычнейшая! Четверть еврейской крови ведь ещё не делает человека необычным, верно? Боря убеждён в обратном, но пусть его… Конца сегодняшнего дня я ждала с большим облегчением. Или — нет, без облегчения. Потому что тяжесть никуда не делась».
«Какого рода тяжесть?» — осторожно спросил я.
«Такого рода, что — о-о-о… Я чувствую себя как маленькая зверушка, которая бежала по лесной тропинке, повернула куда-то — и уткнулась своим пятачком в ослепительно-белую красавицу. Эта красавица опускается
