Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, Настя попросила меня держать её в курсе дела, и мы тепло попрощались. А уже вечером, около десяти часов, когда писать научному руководителю считается вроде бы и неприличным, от неё прилетело сообщение на английском языке.
God bless yr. slumber, send you rest & strength, courage & energy, calm & wisdom, & the holy Virgin guard you from all harm.[48]
Все and снова были написаны через амперсанды, your сокращено до двух букв, а holy начиналось со строчной. Само собой, как честный человек я в этом всём увидел только знак заботы и поддержки, но тронуло меня это — невероятно. Повеяло чем-то старым, любимым, монастырским… Немедленно я ответил одним коротким предложением.
Thank you very much for your dear telegram[49]
Помню, что никакого знака препинания в конце не поставил: точка мне показалась слишком сдержанной, а восклицательный знак — чрезмерно фамильярным.
— Видимо, это всё — тоже цитаты из переписки последнего монарха и супруги? — догадался автор.
— Конечно! — подтвердил рассказчик. — Их переписка, особенно военного времени, вся пересыпана такими милыми фразами. Даже иногда неловко её читать. Краснеешь как школьник и думаешь: тебе-то кто дал право читать эти письма?
Есть ли, задамся риторическим вопросом, право у историка читать чужие письма? Есть — если он добросовестно стремится к познанию нового, хоть бы даже только для самого себя, а не просто подглядывает в замочную скважину из скучающего любопытства. Письма — это ценный документ времени. Но при этом любой историк, включая и студента исторического факультета, должен быть всегда готов к тому, что его собственные письма могут быть прочитаны другими людьми. Это просто закон воздаяния, и это лишь справедливо. Какой же выход? Очень простой: писать все свои письма так, чтобы никогда ни за что не приходилось стыдиться.
[31]
Ваше величество!
Простите мне это обращение и само то, что я пишу Вам своё маловажное письмо. Но Вы же сами мне позволили обращаться к Вам напрямую…
В моей группе есть молодой человек, который мне симпатичен. Он — умный, порядочный, добрый, красивый.
Раньше в нём я видела только близкого друга. Совсем недавно мне пришлось обнять его и поцеловать. Не по собственному желанию, это было задание группы. Вы сами всё видели. После этого целых два часа я, кажется, была в него влюблена. Два часа, но… он не пришёл на суд, на котором меня судили, чтобы меня защитить. У него были свои причины, но влюблённость снова пропала.
Не знаю, как и поступить теперь, ведь после этих поцелуев он, может быть, ждёт большего. А большего не будет. Верней, может быть, и будет, если он сам окажется настойчивым. Не писать же мне ему первой, правда? Это неприлично, да и я не хочу.
Ещё одно. Я православная. Мне кажется, что Вы это понимаете, и даже однажды дали мне понять, что понимаете. В качестве православной девушки я очень хорошо знаю, что крепкий брак может существовать без особой любви, что чрезмерные страсти ему только мешают. Если бы он предложил мне выйти за него замуж, я, наверное, согласилась бы не раздумывая. И уже в браке полюбила бы его по-настоящему.
Или нет? Что, если нет? Что, если уже в браке появится кто-то другой, и я не справлюсь с собой, повторю судьбу Анны Карениной, этой ужасной и несчастной женщины?
Это глупые вопросы, потому что ведь он совсем не зовёт меня замуж…
Почему не справлюсь с собой, вы спрашиваете? Вы не спрашиваете, но я отвечу. Мне двадцать один год, но до сих пор у меня ни с кем не было близких отношений определённого рода. Я не считаю нужным торопиться. Тело, конечно, живёт своей жизнью. Иногда на меня находят волны мучительной нежности, когда я почти не принадлежу себе. Они так же быстро проходят. Но если такая волна меня захлестнёт уже в браке, и, страшно сказать, не к законному мужу? Или в браке всё бывает иначе?
Откуда же мне знать, кого спросить… С мамой я посоветоваться не могу, не потому, что ей не доверяю, а потому что она или перепугается, или начнёт хлопотать, и своими хлопотами всё разрушит. А ещё ведь она далеко, в другом городе: ей лучше знать о моей жизни поменьше, а то она вся изведётся. С подругами тоже не могу. У меня мало подруг, да и тех, что есть, спрашивать нельзя: они мне совершенно искренне посоветуют то, что будет хорошо им, а мне — плохо. Вот почему пишу Вам. Пожалуйста, не смейтесь над моим очень смешным письмом! Я пишу Вам как русскому православному царю. Вчера я наблюдала за Вашим лицом (и за его лицом), по этим лицам и говорю, что вчера свершилось Ваше венчание на царство. Конечно, что же это за царство, если в нём всего десять человек, скажет кто-нибудь. Но ведь и до монгольского ига были на Руси совсем крохотные княжества. И что мне за разница, сколько в нём человек? Я-то в их числе.
С уважением и преданностью к Вам,
М. К.
P. S. Сегодня мне было радостно увидеть, что Вы поменяли пиджак на армейский китель, но грустно оттого, что Вы спороли с него погоны. Вы позволите мне вышить и поднести Вам погоны полковника Вашей армии?
[32]
Дорогая Марта! (Или «дорогая Матильда!» — на Ваш выбор.)
Благодарю Вас за долгое, искреннее и очень умное, а вовсе не глупое письмо. Разумеется, мне никогда не пришло бы на ум над ним смеяться.
На вопросы, которые Вы ставите, я не могу ответить со всей уверенностью, хотя бы потому, что Вам нужно на них отвечать самой. Ведь Вы
