Двор халифов - Хью Кеннеди

Я увидел того, кто, похоже.

Больше видеть меня не хочет.

Он сидел на молельном коврике

В группе шумных, веселых школьников

Он метнул на меня злобный взгляд —

Из-под век на меня брызнул яд.

Он в школе Хавса был учеником,

А с Хавсом я давным-давно знаком.

Воскликнул Хавс: «Мальчишка этот — пень,

Или в нем прочно угнездилась лень».

Раздели парня быстро догола.

Несут ремень — учить его пора.

Вдруг завизжал любовник мой:

«Постой, Учитель, стану честно день-деньской

Учиться и вести себя примерно!»

Тут я вмешался: «Хавс, решил ты верно,

Но все же лучше отпусти мальчишку,

Ремень для нежной попы — это слишком!

Он выучит всю книгу наизусть,

Ну а захочешь, и твою развеет грусть»{256}.

Музыка вместе с поэзией была центром, вокруг которого вращалась придворная культура, и два этих искусства часто сливались в песне. Без сомнения, дворы Махди, Гаруна, Амина и до некоторой степени Мамуна являлись центром арабской музыкальной культуры. Число певцов, оригинальность песен, репутация и награды композиторам и исполнителям никогда не были одинаковыми.

Местом для выступлений обычно становились тесные пирушки в резиденции халифа, подальше от широкого двора и придирчивых глаз моралистов, потому что тогда, как и сегодня, многие благочестивые мусульмане не одобряли шумную и веселую музыку. На этих сборах музыканты обычно были отделены от халифа занавеской, так, чтобы он и его близкие друзья, а также женщины могли находиться с ним и слушать выступление, оставаясь невидимыми. Иногда выступавшие даже не имели представления о том, кто их слушает. Однако часто, когда по кругу пускали вино и вечер затягивался, барьеры падали, и халиф мог расслабиться. Такие известные музыканты, как Ибрахим аль-Мосули или ибн Джами, вероятно, удостаивались более близких отношений с правителем, чем любые ведущие политики или военные.

Подобные пирушки обычно были небольшими: пять-шесть музыкантов, не больше. Самым ходовым инструментом была лютня — по-арабски она называется аль-юд: именно отсюда произошло английское слово lute, как и французское luth, итальянское Huit, испанское laud, немецкое Lauth. Рождение этого инструмента сокрыто в глубине веков, но новая и более современная форма его была создала в Ираке в конце восьмого века нашей эры музыкантом по имени Зальзаль. Она называлась лютней Шаббут, поскольку се корпус напоминал рыбу с таким названием. Эго был четырехструнный инструмент с полым резонатором яйцевидной или грушевидной формы. Лютня остается любимым музыкальным инструментом арабов вплоть до настоящею времени. Обычно на ней играли деревянным медиатором. Лютни такого рода все еще можно встретить в продаже в суках Дамаска и Алеппо, а также в руках любой группы традиционных арабских музыкантов.

Еще одним струнным инструментом был тупбур, который отличался от лютни более длинным грифом и меньшим размером резонатора. Последний часто имел форму барабана и был обтянут кожей, которая давала звуковой тон, позволяющий солировать{257}. Обычно тупбур имел две или три струны; во времена ранних Аббасидов было известно два типа тунбуров — багдадский и хорасанский. В анекдоте о пуританстве Мансура его показывают не знающим, что такое тупбур — халифа вынужден просвещать слуга, который видел такой инструмент в Хорасане. Можно предположить, что инструмент попал в Багдад с востока лишь в самом начале правления Аббасидов.

Основным духовым инструментом был мизмар, иногда известный под своим персидским названием пай. Он представлял собой одиночную камышовую трубку с восемью отверстиями, позволяющими обеспечивать полную октаву. Существуют упоминания о металлической трубе (буг), но кажется, она больше использовалась для военной музыки, чем в выступлениях при дворе. Ударные инструменты были представлены барабаном (табл) и тамбурином (буфф), который мог быть квадратным или круглым. О тамбуринах с колокольчиками или со звенящими тарелками пет свидетельств вплоть до двенадцатого века — но вполне возможно, что они существовали и в описываемое нами время.

Ведущие певцы и музыканты пользовались при дворе Аббасидов огромной популярностью и хорошей репутацией. Такие певцы, как Ибрахим аль-Мосули и его сын Исхак, а также принц из рода Аббасидов Ибрахим ибн аль-Махди, остались в историях и легендах. Женщины-певицы (например, Хариб) славились не только талантом и интеллектом, но и красотой. Однако весьма часто певицы имели двойственную репутацию — многие считали, что они оказывают дурное влияние на молодежь. Халиф Махди, который сам обожал музыку, дал прямые инструкции, каких певцов держать подальше от своих впечатлительных юных сыновей, Хади и Гаруна. Не стоит и говорить, что пути обойти запрет находились всегда — но если это открывалось, наказывали певцов, а не принцев. В правление Гаруна молодые принцы дома Аббасидов приветствовали появление новых знаменитых певцов со всем энтузиазмом безумствующих фанатов.

Часто певцы происходили из провинции или из обнищавших родов; вероятно, они вносили некий глоток свежего воздуха в замкнутый мир двора Аббасидов. Таким был, например, Ибрахим аль-Мосули (743–804) — «человек из Мосула»{258}. Его семья Принадлежала к персидской знати провинции Фарс на юго-западе Ирана, но его дед Маймун вынужден был бежать от чиновников Омейядов, уехав с родины в новый арабский город Куфа в Ираке. Здесь отец Ибрахима Махан женился на женщине из семьи мелкого землевладельца из Фарса, которая тоже искала в Куфе убежища. Ибрахим родился в Куфе перед самым переворотом Аббасидов, но его отец умер от чумы, когда ему было всего два или три года, поэтому будущий певец жил с матерью и ее братьями.

Когда Ибрахим пошел в начальную школу, ему повезло оказаться в одном классе с сыном Хузеймы ибн Хазима. Хузейма был одной из ведущих фигур в армии Аббасидов. Его семья пришла с северо-запада Ирана и говорила по-персидски — что, вероятно, и послужило причиной дружбы с юным Ибрахимом. Вскоре Ибрахим присоединился к семье Хузеймы и его племени Тамим. Позднее, когда халиф Гарун подшучивал над ним по поводу клана Тамим, певец объяснял: «Они воспитывали меня и были ко мне добры. Я вырос среди них, и нас связывают узы молочного братства».

Но ему не пришлось стать обычным учеником. Как позднее говорил его сын: «Отца отдали в начальную школу, где его ничему не научили; его постоянно били и оставляли после уроков, из чего не вышло ничего хорошего». Став старше, Ибрахим начал интересоваться пением и бродил повсюду с молодежью, которая мечтала заниматься музыкой. Брат его матери резко не одобрял поведения мальчика