Двор халифов - Хью Кеннеди

Халиф Мансур был красноречив и слыл мастером импровизированных остроумных ответов. Разумеется, он хорошо знал классическую арабскую поэзию и мог процитировать отрывок из какого-нибудь произведения, чтобы подчеркнуть тот или иной политический нюанс — но не он являлся великим покровителем поэтов. Зато его сын и наследник Махди был истинным любителем поэзии и пения. Когда он был еще наследником престола, писатели и музыканты стягивались в его круг. Когда же Махди стал халифом и смог давать волю своим пристрастиям, двор Аббасидов начал превращаться в средоточие литературной жизни.

В этой среде доминировали три великих поэта, чья репутация пережила саму династию Аббасидов, поднявшую их до вершин славы. Башшар ибн Бурд, Абу’ль-Атахия и Абу Нувас до сих пор числятся среди великих мастеров классической арабской поэзии, а истории их жизни запоминаются как благодаря различию и противоположности их личностей, так и благодаря различию стилей их поэзии.

История Башшара ибн Бурда стала результатом великого переселения народов, которое произошло в ранний период установления ислама. Его дед был родом из Тухаристана в верховьях Окса, ныне это северная часть Афганистана. Он был взят в плен во время одной из арабских кампаний в этом районе и доставлен в Басру в качестве раба. Его сын, отец поэта, был освобожден богатой арабской женщиной, которая дала ему волю, после чего семья стала освобожденными в арабском племени Акил.

Башшар вырос крупным и нескладным мужчиной, его лицо было обезображено оспой. Он от рождения был слеп, но с самого рождения имел прекрасные способности к языкам и изумительную память. Когда его спрашивали, как он умудряется использовать в своих стихах удивительно яркие зрительные образы, если он вообще никогда ничего не видел, он отвечал, что «отсутствие зрения усиливает проницательность его сердца и снимает покровы с видимых вещей. Это обогащает язык человека и развивает его разум»{247}.

Башшар был продуктом слияния арабской и персидской культур, что типично для периода Аббасидов. Сам он вырос в говорящем по-арабски окружении и писал по-арабски, по всегда ощущал близость своих персидских предков. Было составлено длинное генеалогическое древо, которое связало его род со знатью старой империи Сасапидов, а сам он часто использовал свою поэзию (арабскую), чтобы насмехаться над традиционными бедуинскими стереотипами. На одном длинном празднике по поводу его трудов он хвастал, что происходит из древней персидской царской семьи, превозносил персов, которые привели династию Аббасидов к власти и завоевали для них Сирию, Египет и даже (здесь Башшар допустил некоторое поэтическое преувеличение) далекий Танжер. Он хвастал своим отцом:

Никогда не тянул он песню, бредя за верблюдам в колючках,

Никогда не тянулся or голода к колоцинту[20] — арбузу горькому,

Никогда не срывал он с мимозы плоды ее несъедобные,

Никогда мы не жарили сцинка с вечно дергающимся хвостом.

Никогда не выкапывал ящериц я из земли, словно камень, твердой{248}.

Стереотипные образы грубого и некультурного бедуина контрастируют с изяществом и утонченностью старого персидского вельможи.

Но ни внешность и неуклюжие манеры, ни насмешки над традиционным образом жизни араба не могли испортить его гениального обращения с языком. Башшар отмечал достижения халифа Махди при дворе Аббасидов с таким же красноречием и рвением, какое выказывал раньше, хваля Омейядов. Он всегда готовил публику к своей декламации хлопками, покашливанием, а затем поплевыванием на ладони — сначала на одну, потом на другую. Потом он пускался в исполнение хвалебных стихов, которые затмевали все, созданное его соперниками и критиками. Его любовная лирика была полна чистого порыва к недосягаемой (и вероятно, воображаемой) Абде.

Эй, слуга, налей мне зелья

Поцелуев ее сладких.

Умираю я от жажды —

Только тот глоток целебный

Пьется с влажных ее губ.

Я хочу упасть в похмелье

Губ-ромашек, что украдкой

Расцвели и ждут: однажды.

Распевая гимн хвалебный,

Я их влагу пригублю.

Поселилась она в сердце.

Только жадность ей присуща:

Подарить мне обещала

Ночь — но ночь уже проходит.

Ей и без меня неплохо…

Как же отыскать мне дверцу

К той, что сердце мое мучит?

Ночь, какой ты длинной стала!

Каждый час на век походит,

Моя доля — только вздохи{249}.

Чувства тут, без сомнения, обычные, даже искусственные — но образы поражают свежестью. Именно эти новации позднее дали критикам возможность увидеть в Башшаре открывателя «нового стиля», который отличал поэзию двора Аббасидов от литературы джахилии и периода Омейядов.

Быть придворным поэтом не всегда означало безопасную жизнь — особенно для такого человека, как Башшар, который был хорошо известен своей едкостью в выражении мысли. Его пессимизм и очевидное отсутствие набожности давали врагам возможность обвинить поэта в принадлежности к зиндикам — еретикам-мапихеям, а карой за это была смерть. Башшар часто мог перевернуть свое красноречие в поэзию оскорбления и обвинения. и не всегда был настолько аккуратен, как следовало бы. В конце концов именно откровенность и острый ум стали причиной его падения. На одном из вечеров он повел себя настолько опрометчиво, что осмелился критиковать самого халифа Махди, нападая на пего за перекладывание своих обязанностей на министра Якуба ибн Дауда и за то, что халиф погряз в удовольствиях:

Проснись, Омейяд! Как твой сон затянулся!

Разрушено царство… О, люди, ищите

Халифа от бога среди тамбуринов!{250}

Существует несколько версий событий, которые привели Баш шара к гибели. Согласно одной из них{251}, он высмеял брата Якуба ибн Дауда, которого назначили правителем его родной Басры. Якуб пришел в ярость и сообщил государю, что Башшад оскорбил самого халифа. После настойчивых расспросов визирь с видимой неохотой воспроизвел скабрезный куплет, в котором халифа помимо всего прочего обвиняли еще и в прелюбодеянии со своими тетушками по материнской линии, и там грубо предлагалось его самого скинуть, а сына Мусу «вернуть назад в лоно Хайзуран [его матери]». Неудивительно, что халиф рассердился и приказал, чтобы Башшара доставили к нему. Якуб испугался, что правда выйдет наружу, к тому же Башшар при встрече может прочесть прекрасный панегирик и таким образом сорвется с крючка. Он устроил поэту засаду и убил его руками своих доверенных лиц на дороге от Басры до Багдада.

Абу’ль-Атахия (748–825) родился в очень бедной семье в Куфе. Было