Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

серебро, отразился зрительный зал – несколько господ в форме штурмовиков СА, со свастиками на рукавах, в первом ряду темной безликой толпы. Сидя в кресле самолета, в ложе театра, лежа в ванной, ужиная в ресторане – боишься и хочешь снова увидеть это зеркало, а главное – то лицо, что отразится в нем. Лицо будущего.

Людвиг Вебер, предприниматель

Вэйцы

Чай «Лапсанг Сушонг» – это лучшее, что они могут здесь предложить. Они смеются над тем, как мы понимаем их культуру, выбираем из нее то, что поярче и побезвкуснее, но сами поступают точно так же. Китайский чай в их понимании – это порезанная в мелкую стружку и заваренная в чайнике копченая доска. Однако это – мой исходный пункт на сегодня. Круглый чайник стоит на столике, его прозрачное пузо – центр, и вокруг него существуют и медленно вращаются: ресторанный зал с коричневыми обоями и белыми с зеленым цветами на них, гостиница «Сент-Джеймс», улицы Парк-плейс и Пикадилли, которые сейчас заливает холодный осенний дождь, район Мэйфэйр, который так притягивает нужных мне в этот вечер людей, город Лондон, размытый дождем по свинцовому небу, как неясная старая крепость.

Напротив меня за столиком сидит старый Вебер, авиационный патриарх, владелец одного из бастионов Европы – авиакомпании, чье название звучит для нас как Mercedes, как Prada, как Burberry. Он одет в коричневый костюм, под цвет обоев ресторана, в его нагрудном кармане – платочек того оттенка белого, что у цветов на обоях, а на пальце – кольцо, камень на нем сияет тем же бледно-зеленым, что и узор на цветах. Его голова украшена гривой белых волос, а лицо морщинистое и усталое. Он выглядит так, будто родился здесь, на этом обитом желтой кожей диванчике, а отель построили вокруг него, под него, для него. Я смотрю, как чаинки, маленькие бревна в золотисто-закатной воде чая, падают на дно, мягко касаются одна другой, оседают, образуя фантастичный непроходимый ландшафт. Людвиг Вебер не видит чая. Возможно, он не видит и столика, и своей чашечки кофе на нем, его глаза смотрят куда-то мимо меня и мимо всего, что вокруг. Возможно, он, как многие нынешние европейцы, не хочет видеть окружающего мира, а видит что-то другое, ведомое только ему. Возможно, перед его глазами за окнами отеля «Сент-Джеймс» вместо дождя падает крупными хлопьями снег, а в голове тихие колокольчики звонят рождественскую мелодию, и сам отель с его красными стенами и белыми фронтонами выглядит как сказочный домик на дне стеклянного шарика, в котором – только встряхни, – взовьется метель и наступит Рождество.

– Вы надолго в Лондон, мистер Вебер?

– Нет, – отвечает он рассеянно, – я, собственно, сегодня еду домой к Рождеству. У меня есть еще несколько часов, чтобы купить подарки.

– Подарки друзьям? – интересуюсь я.

– Я уже много лет не праздную с друзьями. Подарки семье.

И я киваю, хотя знаю, что у Вебера нет семьи – он был дважды женат и дважды разведен, а его сын, Карстен, вряд ли проведет этот день в Швейцарии. Мистер Вебер одинок, и его семья – того же рода, что и воображаемый снег за окном.

– А вы надолго в Лондон, мистер?..

– Чен, – отвечаю я.

– И вправду, мистер Чен, простите мою забывчивость. – Вебер виновато улыбается, будто и вправду когда-то помнил мою фамилию. – Так вы надолго в Лондон?

– На несколько дней. Надо встретиться кое с кем.

Он кивает, а я снова смотрю на чайник, в котором все еще происходит едва уловимое движение, и на гостиничный зал – наше игровое поле. В зале занято всего несколько столиков, и за центральным сидит небритый русский в обществе молодых девушек, стол хаотично заставлен блюдами с разной едой и разного калибра стаканами, огромная бутылка водки Grey Goose – в центре, будто колокольня над древним городом. Столик по диагонали занимают японцы, он пуст – только пара тарелок с какими-то символическими закусками стоят так, чтобы занимать как можно меньше места, и раскрытые серебристые ноутбуки, в их крышках свет люстр отражается холодно, а в стеклах очков двоих японцев – тепло. И за столиком в углу, противоположном нашему, я вижу соотечественников – несколько китайских предпринимателей в черных костюмах, среди которых узнаю Су Ши, хозяина сети гостиниц в Сингапуре, и, наверное, я один знаю, что его имя – не название японской сырой рыбы, а имя китайского поэта.

На их столах ни блюд, ни бутылок, ни ноутбуков. В центре стола – чайник, такой же, как передо мной, и чаинки в нем точно так же, как в моем, погружаются на дно золотистой воды. Кроме мистера Вебера, за столиками нет ни одного европейца – добро пожаловать в Лондон кануна 2020 года.

– По-моему, это прекрасный отель, мистер Вебер. Вам нравится?

– Нравился, – отвечает он, – раньше это был прекрасный отель. Теперь он изменился. Как, впрочем, и все вокруг.

– Конечно, мистер Вебер, сэр. Все меняется безвозвратно, и этого жаль.

Его глаза снова смотрят мимо меня. Они наверняка видят то время, когда его авиакомпания еще приносила доходы, и мистер Вебер останавливался здесь перед тем как навестить боссов из аэропорта Хитроу. Тогда Россия называлась Советским Союзом, и их партийные бонзы в плохо сшитых пиджаках скромно жались здесь по углам. Тогда они не сидели за центральным столом под люстрой, как тот небритый мужчина в окружении четырех полуголых длинноногих девок, не заказывали немыслимое количество еды и алкоголя, а их белые яхты не качались под лондонским дождем в гавани Челси.

– Мистер Чен, вы ведь родом из Китая? – интересуется Вебер.

– Не совсем, мистер Вебер, я из Гонконга, хотя формально – из материкового Китая, то есть КНР.

– Вот как, – кивает Вебер, – интересно…

– Вы когда-нибудь слышали про крепость Каулун?

– Нет, мистер Чен, никогда.

В его интонации нет вопроса, и я не рассказываю ему о крепости.

Русский за столом подхватывает бутылку водки, наливает сначала себе, потом, наклонив, проносит бутылку над рюмками девушек, так что половина оказывается на столе. Затем начинает что-то объяснять одной из девушек, складывая из салфетки самолетик – неумелое подражание оригами, древнему китайскому искусству, которое японцы приписывают себе, как почти все, что составляет так называемую японскую культуру. Это тоже суета, и это тоже проходит.

– Мистер Чен, кажется, вы хотели продолжить разговор о продаже компании, – мягко напоминает Вебер.

Такой разговор был с ним и еще несколькими акционерами во Франкфурте, и если другие акционеры это предложение обдумывали всерьез, то старик отверг его сразу.

– Не совсем,