Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

– Да, думал.

Он широко рассмеялся и похлопал меня по плечу…

– Кстати, не одолжишь сотню? До завтра. За ужином отдам.

Я закопался, доставая деньги. Он взял купюру, быстро спрятал в задний карман.

– Стив умер, – сказал я быстро.

– Да, я слышал, – ответил Дуглас. – Он был мне должен. Все собирал на эту, как ее… немецкую машину.

Я пошел прочь от Чихуахуа-бара, от Южной Ярры. Боковым зрением увидел черного, в куртке-кенгуру и с золотыми цепями, который шел за мной след в след. Пуля в затылок – идешь, и вдруг стоп. Это все об одном и том же. Уходя все дальше, я поймал себя на мысли, что в советских тюрьмах действительно поступали не так уж плохо.

* * *

Я иду через ресторан гостиницы «Хилтон», и мать машет мне рукой. Она неплохо выглядит в свои пятьдесят пять, загорелая, ухоженная, ее прекрасные светлые волосы завиты и аккуратно уложены. Один швейцарский писатель, когда встретил ее с отцом, который на двадцать лет ее старше и уже был женат, назвал ее «призовой женой». Тогда ей было тридцать, да и писатель был помоложе и понаглее, чем сейчас.

На ней все светлое, много золота на шее и запястьях – раньше она себе такого не позволяла. И пока я подхожу, то вглядываюсь в нее и не могу понять – с возрастом ли вкус притупляется, отступает перед желанием казаться моложе и привлекать внимание или она во все времена выглядела адекватно своим годам.

– Привет, мама, – я присаживаюсь рядом, растекаюсь по стулу. Перед свиданием с матерью я колебался между коксом и герой, выбрал все-таки героин.

– Карстен! – Она тянется через стол обнимать меня, но не получается – тогда просто сжимает мои руки и садится обратно. – Ты такой усталый… Что, учеба?

– Учеба, – отвечаю я.

– Что будешь есть? Я заказала бутылку вина, моего любимого… Помнишь, у отца было, в погребе?

– Мама, я не хочу вина! – При мысли об алкоголе меня передергивает. – Возьми мне воды…

– Надо же, мне кажется, ты раньше любил… Хорошо, возьму воды, как хочешь…

Она подзывает официанта, который безошибочно определил главного за столом и заговорил с матерью. Немолодая дорого одетая женщина и студент в типичном студенческом шмотье – конечно, мать и сын. Впрочем, могли быть еще жиголо и его клиентка. Я мысленно представляю себя со стороны – в волнах героина это получается на удивление отчетливо. Нет, не похож. У меня не то лицо. Не то для жиголо и вообще не то.

– Я есть не буду, мама… Не хочу…

– Карстен, ты что? Ты такой худой, усталый. Возьми что-нибудь…

– Хорошо, салат.

– Салат… Какой? – спросил официант.

– Какой-нибудь. Маленький.

В этот момент зазвонил телефон. Я его вытащил и хотел сбросить – но в последний момент увидел, что звонит Дуглас.

Мать с официантом изучают меню, она, должно быть, выбирает мне салат.

– Здорово, Карстен! Ну как ты?

– Нормально, – отвечаю я, – ужинаю с мамой. Ты как? Мы же с тобой встречаемся завтра.

– Ну да, да… – Голос Дугласа звучит неуверенно. – Карстен, тут это… Марк… передознулся.

– Марк? – спросил я. Какое-то мокрое, липкое воспоминание. – Марк… Какой Марк?

– Ты сегодня с ним был. Я думал, ты вообще с ним…

– Да брось, Дуглас. Я, с Марком?! – Я смотрю на маму через стол. – Мне неудобно говорить, но, Дуглас… это дурацкая идея.

– Карстен! – Голос на том конце звучал задумчиво. – Кар-стен, ты последний его видел… Он тебе ничего не говорил? Ты ничего не знаешь?

– Не знаю, – отвечаю я, – может, он просто хотел перезагрузиться.

– Перезагрузиться?

– Да. Как компьютер – бац, перезагрузился, и он теперь где-то в другом месте, типа Марк-два-ноль. Дуглас, где мы завтра встретимся?

– Карстен, ты идиот! – Дуглас зло шипит в трубку. – Вы, фашисты, все такие идиоты. Ты последний его видел, и ты теперь говоришь мне эту хуйню!

– Дуглас! – зову я, забыв про мать и про ресторан. – Дуглас, погоди! Я не это имел в виду. Так завтра?

– Иди на хуй!

В трубке раздаются гудки. Я оглядываюсь – мать сидит напротив, ждет, пока я закончу.

– Твой друг? – спросила она.

– Так, – ответил я, – из университета…

– Что-то случилось? С компьютером?

– Ничего страшного. Посоветовал перезагрузиться.

Мы замолчали, я оглядывал зал, медленно двигавшихся официантов, посетителей, одетых в белое. Мать и сын беседуют. Ужасно захотелось кокаина.

– Ты всегда разбирался в компьютерах. Я думала, ты будешь программистом. Зачем тебе эти психология, философия?

– Мама, я не разбираюсь в компьютерах. Я их включаю и выключаю. Это все.

– Ты был таким необычным… Все мои друзья говорили, что ты талантлив, что из тебя что-то выйдет.

Она мечтательно смотрит на меня. Без героина я бы не выдержал этого взгляда, – на моих глазах железная провинциалка, захомутавшая когда-то моего отца и отсудившая по разводу неплохие деньги, становилась сентиментальной клушей.

– Я так хотела, чтобы ты был другим. Посылала тебя во все эти школы… Я в твоем возрасте не видела ничего, кроме родного Трира. Мне казалось, там, за Мозелем, начинается другая жизнь…

– Мама, ладно… Что делает Сьюзен?

– Пошла за покупками. Насилу от нее отделалась. Хотела посидеть с тобой наедине. Что ты делаешь завтра? Покажешь мне свою квартиру?

– Да, конечно, извини, мама, я в туалет…

Слава богу, в «Хилтоне Мельбурн» в кабинках сливные бачки. Не надо нагибаться к крышке. Хотя в настоящих гранд-отелях есть еще и полочки. Все для клиента. «Хилтон» – дешевка.

Я вдыхаю последнюю линию, комкаю пакетик и кидаю в рот. Кокаиновая горечь на языке. Идешь на встречу с матерью – выбери правильный наркотик. Это все о том же. Возвращаясь к столику, привычно замечаю, как походка набирает пружинистость.

На столе уже стоит салат. Мама ковыряет свое карпаччо.

– Ну так что Сьюзен, мама?

– Сьюзен? Что Сьюзен… Спрашивает все время про тебя. А я не знаю, что ей рассказывать. Я сама ничего не знаю. Ты был у отца – как он?

– Нормально. По-моему, ему хорошо.

– Ну и слава богу. Про меня не спрашивал?

– Нет.

Тишина. Мама жует, отпивает вино из бокала. Я залпом глотаю стакан воды, салат остается нетронутым.

– Карстен, чем ты занимаешься?

– Мама, я учусь. Много.

– Нет, это ты уже говорил. Я не понимаю толком, чему ты учишься, но ладно. Я про другое.

– Что другое?

– Ты же делаешь что-то другое. – Она вздыхает, и я вижу, что ее лицо осунулось, она все-таки постарела, словно бы только что, прямо здесь. – Раньше ты писал музыку. Играл на гитаре. Я тебе учителя по фортепьяно таскала.