Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю, – коротко кивнул Гот. – Телеграммы из Берлина приходят почти каждый день. Проклятые твари пытаются взять нас в кольцо. Союзники летом высадились в Нормандии, теперь еще и русские подняли головы.
– Значит ли это, что лагерь придется закрыть? – тихо спросил офицер. Пусть говорил он почти шепотом, я все слышала, и на мое счастье, комендант не обратил на это внимание.
– Не сразу, – недовольно протянул он, делая внушительный глоток из бокала. – Химмельсдорф имеет важное стратегическое значение. Этот лагерь крупнейший. Пять крематориев… сейчас строятся еще три. Боеспособный гарнизон и множество рабочих рук. Дураку понятно, Дитрих, что мы будем обязаны принять всех…
– Есть новости? – прищурился офицер. Гот снова кивнул. Его глаза задумчиво блеснули.
– Есть. Но об этом потом, – вздохнул он и поднял пустой бокал. – Тебя нужно просить, девочка?
– Нет, господин комендант, – тихо ответила я и, взяв бутылку, долила коньяк в бокал.
Но мне, как и каждому заключенному, очень скоро стало понятно, о чем говорил комендант. В конце ноября в лагерь потянулись караваны узников из других лагерей. Поезда приходили так часто, что на сон времени не оставалось. Спотыкаясь, я вела несчастных по тропе в лес до второго блока, и тут же возвращалась обратно, где меня ждали другие – напуганные, замерзшие, голодные. Им не было нужды что-то говорить. Люди понимали, зачем их привели в лагерь. И покорно склоняли голову, проходя в газовые камеры.
Печи крематориев работали целые сутки. От удушливой вони, расползшейся по лагерю, невозможно было дышать. И с неба постоянно сыпал черный снег, ложащийся на землю хрустящим одеялом. В ночи то и дело слышался треск ружей, разбавлявшийся глухой автоматной очередью. А потом другие узники тащили по снегу к крематориям тела тех, кто пытался сбежать. Мужчин, женщин, детей.
В рытье ям больше не было необходимости. Гот перегнал почти всех заключенных на работу во второй блок. Склады Канады-два были забиты до потолка чемоданами, сумками и тюками, которые никто не разбирал. Эти вещи попросту сгружали в пустые вагоны и вывозили из лагеря в неизвестном направлении. Но и этого было мало. Склады все равно были переполнены.
Немцы тоже словно озверели. За малейшее неповиновение заключенных расстреливали, а потом бросали тела на телегу, которая везла их к крематорию. Напрасно взывали с мольбой те, кому не посчастливилось повредить руку или ногу. Ответом им был глухой лязг затвора и выстрел, которого они уже не слышали. Заключенные бесплотными тенями сновали от стены к стене, вжимались худыми спинами в ледяной камень и еле заметно шевелили губами. Молясь, чтобы идущий навстречу охранник не выстрелил в спину.
В тень превратилась и я. От недосыпа, от скудной еды, которую урезали всем заключенным. Даже сытые капо вынуждены были голодать, но вместо сострадания получали лишь мстительные смешки. В начале декабря умер Вальцман. Его за бараком нашла охрана. Капо лежал на земле, согнув сведенные судорогой ноги, а рядом с ним на снегу лежало зерно. Зерно, которым травили расплодившихся крыс. Зерно, которым Вальцман набил свой пустой желудок. Его не стали тащить в крематорий. Охрана просто выбросила тело через забор в овраг, где на бывшего узника тут же набросились голодные крысы. Но со временем и на такое перестали обращать внимание. Людей больше заботила собственная жизнь, чем чья-то другая.
Участились и побеги. Заключенные, отчаявшись, бросались на проволоку, а по их телам к свободе лезли другие. Утром их привозил в лагерь очередной конвой и выгружал окоченевшие тела на грязный снег рядом со входом в крематории. Но однажды утром, услышав над лагерем очередную сирену, мое сердце екнуло. Словно случилось что-то плохое.
В барак ворвались солдаты и, не стесняясь, пинками и дубинками выгнали всех женщин на мороз. Жалась к Марийке Златка. Куталась в засаленный тулуп Фая, злобно смотря на рявкающих немцев. Потупившись, дрожала от холода Ханна, изредка заходясь в удушающем кашле. Так поступили с каждым бараком, и чуть позднее стала понятна причина громкой побудки. Побег. Очередной побег.
Возле ворот в лагерь стоял Рудольф Гот. Он был одет в теплое пальто, но его лицо было красным от злости. А виной всему пятеро человек, в одном из которых я узнала Борьку. Борька сильно похудел, лицо украшали кровоподтеки, но взгляд все еще горел от ненависти, когда мальчишка смотрел на немцев.
– Всем известно наказание за побег, – громко произнес Гот. Его голос гремел над головами, заставляя заключенных ежиться от страха. – Но теперь даже смерть не может остановить грязных свиней, которые с тупой обреченностью бросаются на колючую проволоку. Им кажется, что там… свобода. Но её там нет. Есть только смерть. И смерть легкая, что является непозволительной роскошью для таких, как вы.
– Ты бы быстрее говорил, а? – усмехнулся один из беглецов. Я вздрогнула, услышав родную речь. Как давно я её не слышала и сейчас сердце обдало теплом. Пусть и на короткий миг. – Холодно жопу-то морозить.
Остальные заключенные тихо рассмеялись. Даже на губах Борьки мелькнула презрительная улыбка. Но Гота их слова не смутили. Он даже не попросил меня их перевести. Словно знал, что услышит ругань и оскорбления.
– Но наказание вы получите. То, какое заслуживаете. Мейер!
– Да, господин комендант, – откликнулся офицер, подбегая к Готу.
– Из какого барака эти свиньи?
– Шестого, господин комендант.
– Вывести шестой барак вперед, – Гот дождался, когда охрана, без устали работая прикладами и дубинками, выполнит приказ, после чего довольно улыбнулся. – Расстрелять!
– Есть! – рявкнул Мейер. От ужасающего грохота заложило уши, а крики несчастных, которых рвали на части пули, заставляли сердце кровоточить. Произошедшее заняло всего пару мгновений, но эти мгновения показались мне вечностью. Когда все закончилось, Гот подошел ближе к беглецам и усмехнулся, оглядев их бледные лица.
– Что ж ты за зверь такой? – тихо произнес один из беглецов. Худой, с перебитым носом и обвислыми усами мужичок. Он поджал губы и покачал головой, после чего резко бросился на Гота с голыми кулаками.
Громыхнул еще один выстрел. Мужичок, споткнувшись, повалился на грязный снег, который быстро пропитался кровью. Гот вновь поднял пистолет и выстрелил. Еще один беглец упал на снег, но остальные остались стоять, как стояли. Крепко, твердо, смотря коменданту прямо
