Окруженец - Виктор Найменов

Виктор Найменов

ОКРУЖЕНЕЦ

1

Я очнулся от того, что кто-то пытался забраться мне на голову. Открыл глаза и увидел лягушку прямо перед носом, снова закрыл и открыл несколько раз подряд, но видение не исчезало, и сознание, наконец-то, вернулось ко мне. Я приподнялся, прислонился спиной к шершавому стволу сосны и медленно осмотрелся. Было уже сумрачно, но угадывалось, что вокруг меня лес. У меня болела голова, но не очень сильно, но самое неприятное было то, что я не помнил ничего: ни кто я такой, ни как здесь оказался. Начал осторожно ощупывать себя, все вроде бы нормально, но ощущение чего-то страшного меня не покидало. Я оглядел себя, на мне была офицерская форма, хотя гимнастерка разодрана в клочья. И тут меня как будто кто-то крепко тряхнул за плечи, и я стал вспоминать то, что случилось со мной за последние сутки. Самое главное, я вспомнил, кто я есть такой и что делаю в этом лесу. Лейтенант Красной Армии, заместитель начальника заставы — Герасимов Виктор, вероятнее всего контуженный, но терпимо. Командир в общем, но без войска — все мои бойцы остались лежать на своей заставе.

2

Нас всех разбудил и, буквально, подбросил с кроватей, как пружина, грохот разрывов артиллерийских снарядов. Ничего не понимая спросонья, я все-таки успел кое-как натянуть форму и выскочил на улицу из своей комнатушки, но сразу, же споткнулся об лежащего человека. Он был мертв, осколком снаряда у него снесло полчерепа, и я его не узнал. Обстрел внезапно закончился, и начали появляться пограничники, занимая свои места по боевому расписанию. Мы ждали войну, и вокруг заставы были выкопаны траншеи в полный профиль, чтобы вести круговую оборону. Начальник заставы Леха Николаев был уже среди бойцов. Я хотел было доложиться ему, но он, молча, махнул рукой, мы посмотрели в глаза друг другу и поняли все без слов. Снова загрохотали выстрелы, на нас пошли танки и пехота. Начался кромешный ад. Немцы несколько раз врывались в нашу траншею, но мы умудрялись выбивать их оттуда. Они лезли и лезли, как тараканы, телами убитых было все завалено перед нашей траншеей, их танки ползли по своим солдатам, и это было очень страшно! К середине дня наступило затишье, немцы явно перегруппировывали силы, им все-таки не удалось взять заставу с хода. Я перевернулся на спину, раскинул руки в стороны и стал смотреть в безоблачное небо, по которому на восток плыли самолеты врага, и разрывы бомб слышались уже километрах в десяти в нашем тылу. Было слышно, как Леха Николаев обходит траншею, окликая бойцов, и наконец, он подошел ко мне. Я узнал его не сразу, он был весь какой-то черный, как будто специально вывалянный в саже. Голос хриплый:

— Что молчишь? Не узнал? Наверняка долго жить буду!

Я промолчал, а Леха присел на корточки напротив меня:

— Это война, Витек.

— Да, похоже на то.

— Нет, точно война. Черт возьми, и связи нет никакой: ни с отрядом, ни с другими заставами. Находимся, как в бойкоте каком-то!

— Что делать-то будем, Леха? Долго здесь громить врага у нас не получиться, формат не тот.

— Слушай, лейтенант, приказа мы не получали никакого, да и вряд ли уже получим. Так что придется тут нам оставаться, повоевать еще немножко.

— Если только немного. Может, наши вояки подойдут, тогда еще ничего, а если не будет никого, то хана нам всем здесь и придет. Сколько бойцов осталось?

— Пятнадцать человек всего, раненые почти все, но легко. Хорошо, тяжелых нет. А комиссара прямо в сердце, у меня на глазах так и скосило, как сноп повалился. Так, надо глянуть, что там у этих твориться, наверное, опять попрут скоро.

Он взял бинокль и стал наблюдать в сторону границы. Смотрел не очень долго, отнял бинокль от глаз, помолчал и сказал:

— Ну, вот и зашевелились, гады. Полезут сейчас, давай прощаться, что ли, Витек, чую, не увидимся больше! Пойду на другой фланг, к пулемету.

Мы обнялись, и он ушел. И все. И началось!!! Опять очереди, разрывы гранат и снарядов. И страшная рукопашная с остатками прорвавшихся к нашей траншее немцев. Раздалось ужасное для врагов «ура», и они были смяты и уничтожены. Последнее, что я помнил, была вспышка и дикий грохот. Все.

3

И вот сижу я под сосной в каком-то болотистом месте и не могу вспомнить, как я сюда попал. После взрыва не смог вспомнить — вспоминал, вспоминал, и не смог. Наверное, выбило из памяти этот кусок моей жизни навечно. Хотя, может быть, и вспомню когда-нибудь, если, конечно, жив, останусь, что весьма и весьма проблематично в моем положении.

Я снова стал ощупывать себя и с надеждой расстегнул кобуру. Ура, пистолет на месте, хотя я и не помнил, чтобы доставал его во время боя. Воевал я подобранной у убитого пограничника винтовкой, а мой ТТешник не сделал ни единого выстрела. Я выщелкнул обойму — все на месте. Ну, что же, это очень ценно, а еще хорошо, что мои галифе остались целыми, а то как бы я выглядел — командир Красной Армии в дырявых штанах.

Ну вот, с этим определился. Теперь маршрут — куда топать? Но в данный момент это невозможно, потому что уже стемнело. И если идти куда-нибудь, то можно и глаза оставить где-нибудь на сучках. К тому же, у меня не было компаса, а направления точного я не знал, поэтому надо оставаться на месте до рассвета и уж потом решать в какую сторону двигать. Хотя, безо всякого сомнения, топать надо только на восток. Я понимал, что немцы поперли напролом, мне надо будет очень и очень постараться, чтобы нагнать свои войска. И еще я понимал, почему нам не было оказано никакой помощи: во время боя на небе не было ни единого нашего самолета! Это было обидно, обидно и очень странно.

4

Ну вот, наконец-то и рассвет. Ночь, хоть и короткая, не принесла никакого облегчения. Во-первых, комары замучили, кровососы несчастные, а во-вторых, меня не отпускало какое-то странное ощущение, что я покинул позиции без приказа. Хотя я и не помнил ничего, но мне казалось, что это именно так. Ну, да ладно, переживем!

В общем, рассвело, и мне надо продумать, что и как делать дальше, и хотя идти можно и по солнцу, но мне надо иметь представление о том, где я нахожусь, и еще хотелось, есть, а у меня в карманах шаром покати. Что же, сиди, не сиди, а надо выбираться куда-нибудь, желательно поближе к дороге, где я смогу отыскать что-нибудь нужное. Я поднялся и медленно побрел на восток, благо зарево рассвета было заметно и в лесу. Хотя лесом это место можно назвать с большой натяжкой, скорее это был сосновый подлесок с мшистой поверхностью. Голова у меня все еще побаливала и кружилась, но стало уже заметно легче.

Прошагал я так я так примерно часа два, когда услышал впереди и немного правее какие-то звуки, похожие на урчание техники. Добрался я туда довольно быстро и увидел движущиеся танки, ну и сволота, а наши-то где?

Шоссе было довольно широким и вело оно, скорее всего, в сторону Барановичей. И я решил двигаться вдоль дороги, хотя и в некотором отдалении. Колонна прошла, и я приблизился к шоссе. Здесь меня что-то насторожило, я стал двигаться тише, осторожно раздвигая кусты, и увидел небольшой окопчик метрах в трех от дороги, а в нем пулемет «Максим» и двух человек в военной форме. Окликнув их и не дождавшись ответа, я медленно подполз к ним. Оба были мертвы, наверное, уже несколько часов, и погибли они еще, накануне — поздним вечером. Еще у них была мосинская трехлинейка, а пулемет оказался разбит, и в ленте осталось четыре патрона. Я, конечно, не мародер, но проверить карманы у погибших все-таки нужно. Документов у них никаких не обнаружилось, зато в одном «сидоре» нашлось две банки тушенки и сухари. А еще там был выстиранный комплект обмундирования, я переодел гимнастерку и мысленно поблагодарил запасливого красноармейца. Закончив с этим делом, я продолжил осмотр. Пулеметчик лежал как-то неловко, подвернув под себя руку, я медленно перевернул его, тут же отпрянул и застыл. В руке у солдата была зажата «лимонка». Я стоял, как вкопанный, не отводя застывшего взгляда от неподвижной руки. Пробыв так некоторое время в этом состоянии и, увидев, что ничего не происходит, я присмотрелся к гранате. Чека была на месте, но ноги у меня сразу ослабли, и я опустился на землю. Потом решил, что задерживаться, здесь не стоит. У второго бойца взял котелок и фляжку, отомкнул от винтовки трехгранный штык и засунул его за голенище сапога. Больше ничего не нашлось, и я уже собирался уходить, но вдруг мой взгляд упал на саперную лопатку, которой они копали себе окопчик, и я понял, что никогда бы себе не простил, если бы сразу ушел отсюда. Вдалеке на шоссе уже слышалось надсадное гудение, нужно было торопиться. Я вытащил тела погибших из окопа, немного углубил его, потом положил обратно тела красноармейцев и закопал. Это были первые похороненные мной люди на этой войне. Я стоял, сняв фуражку и сжав кулаки, и не знал, да что там не знал, не представлял себе, что меня ждет уже в недалеком будущем.