Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц

– Ты сам понимаешь всю сложность ситуации, Рудольф.

Офицер вольготно расположился на стуле и, закинув ногу на ногу, наслаждался сигаретой и бокалом коньяка. Гот, сидящий напротив, был мрачнее тучи. Днем коменданту пришлось расстрелять и закопать полторы тысячи человек, потому что очередь в газовые камеры была слишком большой.

– Не подумай, что меня волнуют эти крысы, Август, – вздохнул он. – Волнует то, что это сказывается на охране лагеря. Ты видел, кого мне присылают из Берлина?

– Детей, – улыбнулся Кох.

– Детей, не державших в руках оружия. Молодых и идейных, кому не нравятся заветы фюрера. Думаешь, Плагге был один? Я уверен, что таких несколько десятков. И это только в моем лагере, Август. Вчера я отправил в карцер солдата, который протянул еврею кусок хлеба. А что будет завтра? Они обниматься начнут?

– Понимаю, – хмыкнул офицер. – Но сейчас каждый солдат на счету. Ситуация на фронте тяжелая. Я сам через две недели отбываю во Францию. Многие лагеря ликвидируют из-за наступления. А твой… твой самый крупный в Польше.

– И от меня требуют невозможного, – махнул рукой Гот. Немного коньяка выплеснулось на ковер, но коменданта это давно не волновало. После отъезда фрау Лоры и детей, он закрывал глаза на многое. – Ты слышал, что случилось днем?

– Да.

– Очередь, Август. Очередь, которая еле двигалась. И это при том, что все крематории и газовые камеры работают на полную.

– Возможно у меня есть для тебя радостные новости, – вновь улыбнулся Кох. Он подался вперед и накрыл ладонь коменданта своей ладонью. – В начале года ты получишь свободу.

– О чем ты говоришь? Я не получал…

– Приказ готовится, – перебил его офицер и, косо на меня посмотрев, понизил голос до шепота. До меня донеслось только одно слово. Но и этого хватило, чтобы сердце вновь сдавила холодная лапа. «Ликвидация». И я была уверена, что эта ликвидация ничего хорошего с собой не принесет. Однако на бледных щеках Гота расцвел румянец, сделав коменданта похожим на жуткую, восковую куклу.

– Хоть какие-то хорошие новости, – вздохнул он и, закурив, откинулся на стуле. – Почти год я не видел Лору. Не видел детей. Меня тошнит от вони, Август. От крыс, которые и не думают кончаться. Только коньяк позволяет мне оставаться на плаву.

– Не злоупотребляй, Рудольф. Коньяк хорош в особые моменты, а не в качестве замены воды, – многозначительно улыбнулся офицер. Свой коньяк он цедил медленно, в то время, как комендант выпил уже четыре бокала. – Но, повторюсь, я прекрасно тебя понимаю. Тебе осталось потерпеть немного.

– Начало года? – переспросил Гот.

– Начало года, – кивнул Кох, подняв свой бокал. Бокалы соприкоснулись, разбавив разговор хрустальным звоном. Но я все равно услышала в этом звоне звук погребального колокола.

– Чуть не забыл. У меня для тебя подарок, – буркнул комендант и махнул Елене, стоящей у входа в гостиную. Девушка кивнула и вышла в другую комнату.

– Подарок? – глаза офицера жадно блеснули. – Право, ты меня балуешь, Рудольф.

– Ничуть, – отмахнулся комендант. – Сейчас с этим проще. Ты сам видел, сколько человек проходит через ворота лагеря каждый день.

– Лиза будет рада, – улыбнулся Кох. – Ты видел её коллекцию?

– Видел. Жены офицеров только о ней и говорят, – кивнул Гот. – Кто-то восторгается, кто-то крутит пальцем у виска. Но я не сужу людей за их увлечения.

– Поэтому наша дружба крепка, как никогда.

Офицер замолчал, когда Елена вошла в гостиную и положила перед ним на стол большой сверток из зеленой ткани. Не теряя времени, он развязал веревку и, раскрыв сверток, довольно улыбнулся. Мне хватило одного взгляда на «подарок», чтобы желудок скакнул к горлу, а голова закружилась. Внутри свертка лежала кожа. Человеческая кожа, украшенная татуировками. Кожа была высушена и выдублена, словно из неё что-то собирались сделать. Осознание этого выбило землю из-под ног и если бы я не схватилась за стул, то точно бы упала в обморок. К счастью, ни комендант, ни его гость на мое поведение не обратили никакого внимания. Они были слишком заняты разглядыванием «подарка».

– Недели три назад прибыли циркачи. У двоих живого места на коже не было. Все в этих дурацких рисунках, – хмыкнул Гот. Он щелкнул пальцами и поднял пустой бокал. Елена, наполнив его, тут же отошла в сторону. Однако на лице девушки не было видно отвращения. Словно таким её не удивить.

– Прекрасно, Рудольф, – с жаром воскликнул Кох. – Лиза, без сомнений, будет рада. Прекрасные образцы.

– А, не за что, – снова махнул рукой комендант. – Мне не жалко.

Мужчины синхронно рассмеялись и бокалы вновь хрустально зазвенели. Я же, не мигая, смотрела на раскрытый сверток. И человеческую кожу, которую комендант с кого-то содрал, чтобы сделать офицеру «подарок».

На следующий день, когда меня и остальных заключенных снова выгнали рыть ямы, я набралась смелости и подсела на обеде к Шломо. Старик с улыбкой наблюдал за Руткой, которая тихонько о чем-то разговаривала со своей куколкой, но, увидев меня, похлопал по бревну шершавой ладонью, приглашая сесть.

– Я вижу в твоих глазах вопрос. Вижу и то, что ты боишься задать его, – улыбнулся он.

– Так и есть, – вздохнула я, тоскливо улыбнувшись. Затем, посмотрев по сторонам, рассказала старику все, что услышала в разговоре Гота и Коха. Но к моему удивлению, Шломо воспринял рассказанное спокойно. Только в глазах его – больших и слезящихся – мелькнуло на миг сожаление.

– К этому все и идет, – старик махнул рукой на яму. – Сначала они, а потом мы. Господин Вехтер тоже тревожится. Некому разбирать склады, а комендант на просьбы о рабочих только отмахивается. Евреи, идущие из других лагерей, рассказывают, что позади них смерть. Да и впереди тоже. Я подходил к господину Вехтеру. Кланялся… Не за себя просил. Что я? Я прожил долгую жизнь, Элла. Я пережил жену, дочь… А теперь у меня осталась только внучка. Она еще и жизни не видела. Только лагерь этот, да смерть, что каждый день лица касается.

– Но вас же не тронут, – тихо ответила я, когда старик замолчал. – Вы – полезный, Шломо.

– Полезный, пока нужен. А как не нужен стану, так сразу… или в яму, или в печь. Но господин Вехтер обещал, что Рутку не тронут. Что оставят её. До конца. Понимаешь? Если мне придется пройти тропой смерти, то пусть хоть она на нее не ступит. Но я тебя еще попросить хотел, – замялся Шломо. Я видела, что старику неловко и, улыбнувшись, коснулась его шершавой ладони. Он