Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это просто сказки, господин комендант, – тихо ответила я.
– Ты не видишь цели, можешь её не замечать, но она есть. Плачущая девочка, которая не может уснуть. Кашляющая старуха, которой холод проморозил нутро. Сказки отвлекают их от реальности. Более того… искажают её. Я не виню тебя. Мои дети тоже любят сказки. Но если предстоит выбор между сказкой и правдой, я озвучу правду.
– Вы сказали, что заключенных переведут в другой лагерь. А потом убили их, – напомнила я. Коменданта мои дерзкие вопросы лишь веселили в последнее время, но сейчас он нахмурился и поднялся со стула.
– Ты обвиняешь меня во лжи, девочка? – прошипел он и взмахнул рукой. – Зачем их погрузили в вагоны по-твоему? Показать тебе? Сломать тебя? Слишком много чести для грязной замарашки. Они отправятся в другой лагерь, как я и обещал. Видишь? Я держу свое слово. Мы тоже скоро отправимся в другой лагерь. Из Берлина пришел приказ. Я решил поделиться этой новостью с тобой.
Мое сердце на миг замерло, а потом глухо ухнуло вниз. Надежда на то, что Гот попросту сбежит из лагеря, растаяла, как крохотный свечной огарок в ревущем пламени печи крематория. Комендант улыбнулся, наслаждаясь моей бледностью, и кивнул.
– Вижу, что эта новость тебе не по нраву, девочка. Но это не сказка, выдуманная тобой или какими-то дремучими дикарями. Это реальность, которая всегда безжалостна к фантазерам. Но перед отъездом у нас есть одно незаконченное дело.
Я снова побледнела, когда комендант посмотрел на меня слишком уж пристально.
– Меня всегда интересовала одна вещь. Как такая хилая, голодная дикарка умудрилась выжить? – он подошел ближе и коснулся пальцем шрама на моей щеке. Шрама, оставленного пулей, выпущенной из пистолета коменданта. – Смерть не раз касалась тебя, но посмотри. Ни болезней, ни чертовых вшей, которые заводятся даже на солдатах, но почему-то игнорируют тебя.
– Я не знаю, господин комендант.
– Можно списать все на мою защиту, но фактор ошибки тоже исключать нельзя. Тебя могли пристрелить вместе с теми, кто рыл ямы. Могли втолкнуть в газовую камеру с теми, кого ты сопровождала. Шальная пуля могла найти твое сердечко. Но ты жива. И мне кажется, я знаю ответ, почему. Ты не сломлена. Та еврейка, за которую ты вступилась, сломлена. Я видел её глаза, когда она шла в барак. Но не ты. Это меня раздражает. И восхищает одновременно.
– Зачем вы это делаете? – набравшись смелости, спросила я. Комендант хрипло рассмеялся и, наклонившись, прошептал.
– Потому что ты – не человек. Ты – крыса. Как и те, что ждут в бараке твои нелепые сказки. Но крыса выживет везде, пока она видит хоть один выход. Отрежь ей все выходы, и она сдохнет. Я отрезал почти все, девочка. Остался один. Самый сладкий, самый желанный. Который я оставил напоследок.
Морозным январским утром в женский барак ворвались солдаты. Меня, Рутку и остальных женщин выгнали на улицу и выстроили в две шеренги перед виселицей, на которой сейчас висели двое беглецов, пойманных недавно охраной у ворот. Несчастные смотрели с укоризной на нас стеклянными глазами и от этого взгляда мороз сковывал сердце. На помосте стоял и Гот, как всегда в черном, теплом пальто и с зажатой между пальцами сигаретой. Увидев меня, он улыбнулся и поманил к себе пальцем. Я вышла из строя, пронизываемая сотнями взглядов. Враждебных, равнодушных или сочувствующих. Поднялась по деревянным ступенькам и послушно встала рядом с комендантом. Офицер Мейер, стоящий внизу, откашлялся и вытащил из кармана вдвое сложенный лист бумаги.
– Согласно приказу, заключенные лагеря Химмельсдорф переводится в другой лагерь. В Познань. Те, чьи фамилии я назову, остаются в Химмельсдорфе до особого приказа господина коменданта Гота.
Я не сдержала дрожь, когда в тишине прозвучала моя фамилия. Но фамилию Рутки я так и не услышала. Гот, стоящий рядом, довольно кашлянул, наслаждаясь замешательством на лицах заключенных.
– Остальные подлежат дезинфекционной обработке, после чего отправятся в Познань на поезде.
Я смотрела в измученные лица заключенных и не видела в их глазах надежды. Все всё понимали. Даже маленькая Рутка, которая выглядывала из-за спины веснушчатой Либуши. По приказу офицера колонны развернулись в сторону леса и медленно пошли по утоптанному снегу вперед. Сжав зубы, я снова задрожала. Но не от холода. Пересилила страх и посмотрела на коменданта. Но не с мольбой. С ненавистью. С такой ненавистью, что добрая улыбка слетела с губ Гота так быстро, словно её не было вовсе. Однако он снова улыбнулся. Натужно, но довольно. Затем пихнул меня в спину, заставив спуститься по ступенькам, и пошел следом за заключенными.
Все они шли медленно, с покорной обреченностью на лицах. Прошли мимо пригорка трех сестер и свернули на тропинку, ведущую к газовым камерам. Людей было так много, что они толкались и падали. Снова вставали и снова шли вперед. Никто из них так и не бросился на немцев. Даже перед лицом смерти, никто не решился на это. В спины солдат не летели проклятия и плач. Только зловещая тишина царила повсюду, которую изредка прерывал дробный топот тысяч ног. Лишь у газовых камер поднялось роптание. Люди пятились назад, не в силах переступить порог и шагнуть в черную пустоту. Послышались крики и звуки ударов. Дубинки безжалостно опускались на спины и головы заключенных. Пробивали черепа и ломали кости. Кто-то бросился в сторону леса и упал лицом в снег, сраженный автоматной очередью. Неподалеку от него огромная собака рвала визжащего мужчину, пока тот не захрипел и не оросил белый снег кровью. Я потеряла Рутку из виду и сердце заныло от боли. Боль поднималась вверх. Боль звенела в висках и застилала красным туманом глаза.
– Так умирает надежда, – тихо произнес Гот мне на ухо и схватил за шею. Но я вырвалась и резко укусила коменданта за руку. Рот тут же наполнился кровью, когда взбешенный Гот ударил меня кулаком по скуле. Удар был таким сильным, что внутри что-то хрустнуло и я, застонав, выплюнула на снег два зуба. Но коменданта это не остановило. Он снова схватил меня за шею, после чего толкнул в сторону солдат. – Девчонку в карцер. Только сначала помойте, как следует.
«Помыть, как следует». Я знала, что последует за этими словами. Солдаты оттащили меня в сторону,
