Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц

Гот, не обращая на них внимания, шел вперед. За ним следовал офицер Мейер, настороженно посматривающий по сторонам, а следом шла я, вжимая голову в плечи, если солдату за мной казалось, что я иду недостаточно быстро.

Комендант остановился возле одного из вагонов и, заложив руки за спину, внимательно посмотрел на меня. На его губах вновь появилась улыбка, словно он собирался показать мне нечто грандиозное.

– О моей доброте будут слагать легенды, – вновь повторил он, доставая из кармана портсигар. Закурив, Гот кивнул и стоящий рядом солдат потянул на себя тяжелую дверь вагона. Когда она открылась я не сдержала крика. Да и не крик это был. Скорее безумный плач вперемешку с птичьим клекотом.

В вагоне лежали тела заключенных. Тех самых заключенных, что еще совсем недавно вышли через ворота, направляясь в другие лагеря. Лишь тогда я обратила внимание, что снег рядом с вагонами черного цвета. Не от грязи, нет. От крови, пролившейся на него. Гот, довольный произведенным эффектом, подошел ко мне.

– Видишь, девочка. Они свободны.

– Они… мертвы.

– А, кому какое дело, – фыркнул Гот. – Неужели ты думаешь, что их действительно бы перевели в другой лагерь? После того, что сама видела? Наивная дурочка. Я считал, что ты умнее.

– Это не милосердие. И не доброта, – тихо ответила я. За эти слова меня запросто могли избить. Могли убить, пустив пулю в затылок. Могли затравить солдатами. Но я знала, что Гот этого не сделает.

– Это разумное решение, – поиграв желваками, ответил комендант. – Я освободил их. От голодной смерти в пути. От холодов. От клыков собак.

Я не ответила. Только смотрела вперед безумным взглядом. Мелькнул пиджак Марийки, её рука, сведенные судорогой пальцы с обломанными ногтями. А потом я увидела лицо Шломо. Старик лежал сверху, раскидав руки в стороны, будто пытался обнять небо. В его лбу зияла дыра, а в глазах навсегда застыло удивление. С грустью я посмотрела на другие вагоны. Закрытые. В них наверняка тоже лежали тела несчастных. «Освобожденных» великодушием коменданта Гота.

– Вот он… – прошептал комендант, смотря в мои глаза. – Тот взгляд, что я жду. Обреченный, наполненный болью, прекрасной и чистой. Лишь дав надежду, её можно отобрать, девочка.

В барак я возвращалась в молчании, совершенно опустошенной. Сил не осталось. Совсем. Словно их высосали досуха. Я не обращала внимания на окрик солдата, ведущего меня в барак. На лязг затвора винтовки, которым он хотел меня напугать. Я все еще видела перед собой глаза старого Шломо, в которых застыло удивление. Не облегчение, не счастье… удивление. И скорбь.

Глава восьмая. Девочка с глазами старухи.

Я не стала рассказывать об увиденном Рутке, пусть девочка и завалила меня вопросами. Правда она тоже замолчала, когда заглянула мне в глаза. Должно быть увидела то же, что и комендант, потому что неожиданно прижалась ко мне и крепко обняла. Меня била дрожь, но слезы, обычно так легко появляющиеся, в этот раз не стремились наружу. Они бурлили внутри, заставляя глаза краснеть и чесаться.

– Элла, а где мы будем спать? – спросила Рутка, осторожно подергав меня за рукав. Я тоскливо обвела взглядом почти пустой барак и, хмыкнув, указала рукой на нары, которые стояли ближе всего к печке.

– Здесь. Лезь наверх, – тихо ответила я. – Там теплее. Воздух от печки поднимается наверх.

– Хорошо, – кивнула девочка. Она забралась на место, где раньше лежала Златка, свернулась калачиком и моментально уснула. А я еще долго сидела рядом с печкой, смотрела на рдеющие угли и думала о вагонах, набитых «освобожденными» людьми. Может Гот и меня когда-нибудь «освободит»? Когда увидит, что надежда в моих глазах окончательно потухла.

Морозы под конец декабря усилились. Снег уже не таял, ложась на землю, да и ветра стали особо колючими. Печка в бараке давала мало тепла и один капо, за небольшую мзду в виде куска сухаря, обложил её кирпичами. Ночью все жители барака спали вместе, сбившись в одну плотную кучу, ловя крохи тепла от измученных тел друг друга. Я всегда обнимала Рутку, а девочка прятала лицо у меня на груди и мирно сопела, пока рядом ворочались, кашляли или плакали женщины.

Марши смерти в наш лагерь тоже продолжались, пусть их и было немного меньше. Но я по-прежнему продолжала сопровождать несчастных во второй блок. Детей почти не было. Зато было много военнопленных. Часть отправлялась в пустые бараки, а часть сразу в газовые камеры. С пленными немцы не церемонились. За окриком часто следовал выстрел, а потом слышался звук падающего тела. И бесконечная вереница обмороженных, голодных и истерзанных солдат медленно шла по тропинке через лес ко второму блоку. Я часто давилась слезами, когда видела своих. У немцев к ним всегда было «особое» отношение. Чистая и искренняя ненависть, которую они не стеснялись выплескивать на измученных людей. Издевательства прекращались в одном случае. Когда тела засовывали в печь крематория. Иногда пленные даже до газовых камер не доходили. Их заставляли рыть ямы за территорией лагеря, а потом убивали.

На лицах пленных сразу расцветали улыбки, когда они слышали родную речь. Не боясь автоматов и лязгающих клыками собак, они заваливали меня вопросами. Гладили по голове. Смеялись. И попросту кивали, когда я говорила, что их ждет за порогом газовой камеры. Им я врать не хотела. Да и не смогла бы. Вглядываясь в изможденные, но все еще гордые лица, я черпала в них ту силу, которой медленно, но верно лишал меня комендант. И делилась ей с Руткой, которой частенько после смены рассказывала разные сказки, если девочка не могла долго уснуть. Эти сказки собирали вокруг меня весь барак. Женщины, затаив дыхание, слушали, как Василиса перехитрила Бабу-Ягу. Как Иван-царевич добыл Жар-птицу. Как был повержен царь Кощей, на которого так сильно был похож Рудольф Гот. И даже те, кто не знал немецкий, внимательно слушали мой голос и ловили улыбки других, кто знал, о чем сказка. И тоже улыбались, вбирая в замученные души крупинки тепла. Даже капо, нет-нет, да приходили в барак, чтобы послушать сказки. А потом исчезали в холодной ночи, чтобы передать тепло другим.

– Сказки… – задумчиво протянул Гот. Он сидел за столом, потягивал коньяк из бокала и внимательно смотрел на меня. Конечно же, ему донесли о том, что происходит в бараке. Я давно привыкла, что в лагере уши есть