Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц

– В лагере нет слухов, господин офицер, – ответила я и добавила. – Только правда.

Плагге не ответил. Он что-то проворчал себе под нос, вытащил еще одну сигарету и, развернувшись, направился в сторону железной дороги. Посмотрев ему вслед, я грустно улыбнулась, вытащила шоколадку из кармана и швырнула её в колючие кусты за спиной.

Следующий поезд Вильгельм Плагге встречал без привычной улыбки. Он молча стоял в стороне, пока солдаты делили прибывших по группам. Но я видела в глазах офицера задумчивость, когда он смотрел на напуганных детей, которых отделяли от родителей, несмотря на слезы и мольбы. Маленькие узники не плакали. Они удивленно смотрели на солдат, офицеров и сопровождающих, которые проходили мимо. В детских глазах горели тысячи вопросов, ответов на которые им услышать не суждено.

– Кто сопровождающий? – рявкнул тучный офицер, взглянув на детей. Те сразу же вжали головы в плечи и затряслись от страха.

– Я, господин офицер, – поспешила ответить я, заметив, что лицо немца побагровело от злости.

– Она, – буркнул Плагге, взглянув на часы. Он нахмурил брови и покачал головой. – Двух солдат достаточно для сопровождения.

– А ты? – удивился тучный. Плагге поморщился и махнул рукой.

– Пойду выпью кофе. Она сама справится.

– Понимаю, – широко улыбнулся немец и, прочистив горло, сплюнул на землю. – Вперед, девочка. Вы первые, мужчины и женщины за вами.

– Да, господин офицер, – ответила я и, подойдя к детям, улыбнулась. – Кто из вас говорит по-немецки?

– Я.

– И я. Немножко.

Откликнулись двое детей. Худенький мальчик с большой головой и девочка, прижимавшая к груди уродливую куколку, сшитую из мешковины. Дети с надеждой смотрели на меня, а я могла лишь криво улыбаться. Как и всегда.

– Переведете остальным. Сейчас мы идем в душевые, а потом…

– К маме? – уточнил мальчик. Сглотнув липкую слюну, я кивнула и выдавила еще одну улыбку.

– Да. Потом ты встретишься с мамой.

– Хорошо, – вздохнул он и, подойдя ближе, взял меня за руку. Это позабавило двух немецких солдат, стоящих рядом.

– Вперед, девочка. Скоро прибудет еще один поезд, – сухо рассмеялся один из них, указывая стволом пистолета в сторону леса. – И постарайся, чтобы они не ныли…

Когда последний поезд с пустыми вагонами покинул лагерь, за мной пришел Вальцман. Капо зевал и яростно чесался. Кто-то из заключенных заразил его вшами, отчего Вальцман поносил каждого встречного. Замолкал он только при немцах, которые обходили его по широкой дуге, боясь тоже подхватить паразитов.

– Иди вперед, – приказал он. – И от меня подальше держись. Литр керосина уже извел, а проклятым тварям все нипочем.

Я не ответила. Только задумчиво посмотрела на Вильгельма Плагге, который стоял у железнодорожных путей и курил. За месяц в лагере офицер осунулся, потерял привычную подтянутость. Одна лишь улыбка и осталась, да и то, скоро и она сотрется. В этом я была уверена. О многом мне сказали глаза Плагге, когда он велел мне замолчать. О многом.

В начале ноября лагерь укрыл первый снег. Робкий, мокрый, растаявший с первыми лучами солнца. Но я не отказала себе в удовольствии, пока шла за Вальцманом в барак, и, наклонившись, собрала немного снега в ладони. Холодный, липкий, он тут же растаял, но я все равно глупо улыбалась, сама не зная, чему. Может тому, что снег, превратившись в воду, смыл грязь с моих рук. Может просто обдал душу живительной прохладой. А может напомнил, как ждала я первого снега, кутаясь в отцовский тулуп и лежа на печи. С тех времен, казалось, прошло немало лет. Я перестала видеть сны, в которые иногда приходила плачущая бабушка, а воспоминания истерлись и побелели. Как снег, который растаял в моих ладонях.

Однажды я проснулась посреди ночи от собственного крика, перепугав спящих женщин. Проснулась и, не сдержавшись, рассмеялась, добавив проснувшимся немало беспокойства. Но Марийке, которая тут же подкатилась ко мне, я объяснила причину смеха. И через несколько мгновений со мной смеялся весь барак. А причиной была печеная картошка, которую я увидела во сне. Черные, круглые шарики, лежащие в рдеющих углях почти потухшего костра. Шарики, приносящие сытость. И такие вкусные, если их разломать и посыпать желтое, пышущее паром нутро, солью. Но не это развеселило меня. Картошка попросту исчезала, когда я клала её в рот, оставляя после себя противную горечь. А когда исчезла последняя, я закричала от ужаса и проснулась. То был первый сон за очень долгое время. Такой яркий, такой настоящий… Как тут не закричать? Даже идя за Вальцманом к месту выгрузки, я все равно изредка улыбалась, вспоминая свой ужасный, ночной кошмар. А перед глазами все еще стояла печеная картошка, от которой в воздух поднимался вкусный пар. Но, помимо смеха, тот день принес и слезы…

У места выгрузки было шумно. Кричали немцы, отрывисто лаяли собаки, чувствуя возбуждение и чужой страх. Мрачно возвышался над всем комендант Гот, стоя на помосте. Одетый в черный, кожаный плащ, похудевший и осунувшийся, он напомнил мне гигантскую ворону, которая равнодушно следит, как волки рвут зайца, надеясь, что, когда они уйдут и ей достанется немного падали. О причинах переполоха гадать долго не пришлось. Потому что эта причина стояла в окружении автоматчиков и лающих собак. Трое женщин, пятеро детей и… сильно избитый Вильгельм Плагге в разорванном кителе. Левый глаз офицера заплыл, а само лицо больше походило на кусок разорванного зубами мяса. Черная спекшаяся кровь покрывала кожу, нос и губы, однако здоровым глазом Плагге смотрел на коменданта, а на искалеченных губах застыла знакомая мне улыбка.

Вальцман растеряно замер у помоста, но на капо никто не обращал внимания, как и на других сопровождающих, которые глазели на происходящее. Гот скользнул по мне взглядом, нахмурился и спустился по ступенькам вниз. Но теперь я немного понимала недовольство коменданта. Рядом с избитым офицером стояли заключенные, которых я вчера отводила в газовую камеру. Напуганные, дрожащие, но живые.

– Ты знала об этом, девочка? – недовольно процедил Гот, указывая пальцем на женщин и детей.

– О чем, господин… – я не договорила, потому что комендант неожиданно влепил мне пощечину. Настолько сильную, что моя голова до хруста откинулась назад и шею свело от боли.

– Не смей мне лгать, – прошипел он. – Ты знала, что офицер помогает этим грязным животным сбежать?

– Нет, господин комендант, – глотая слезы, ответила я. Еще одна пощечина. Не такая сильная, но все равно обжегшая кожу.

– Плагге отсылал девчонку, господин комендант, – рука Гота