Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц

Однако этот офицер и правда был странным. Он успокаивал плачущих детей, в то время, как остальные офицеры предпочитали орать и угрожать оружием тем, кто нарушал порядок. Он принес женщинам воды, чтобы они напились сами и напоили маленьких узников. Одного из них, худенького, почти невесомого мальчишку, он взял на руки, когда тот споткнулся и захныкал, растянувшись на земле. Но стоило в отдалении показаться пошатывающейся фигуре коменданта, как офицер тут же стер с лица улыбку и опустил мальчика на землю.

– А, Плагге, да? – поморщившись, спросил Гот, подойдя к нам. Офицер, вытянувшись по струнке, вскинул руку в приветствии, но комендант покачал головой и криво улыбнулся. – Расслабьтесь.

– Благодарю, господин комендант, – отчеканил офицер, но остался стоять, как стоял.

– Я так понял, что вас перевели из Дахау, верно?

– Так точно, господин комендант.

– Значит, проблем не возникнет. Офицеры ввели вас в курс дела?

– Да, господин комендант. Как раз собираемся сопровождать группу заключенных во второй блок вместе с заключенной Пашкевич.

– Заключенная Пашкевич, – усмехнулся Гот. Он всегда немного коверкал мою фамилию. Так, что казалось, будто змея шипит. Комендант осмотрел притихших женщин с детьми, и его губы вновь растянулись в улыбке. На этот раз презрительной. – Откуда они прибыли, Плагге?

– Часть из Плашова, господин комендант. Часть из Белжеца.

– Хм, – задумался комендант. – Своими силами, значит, не справились?

Офицер растерянно пожал плечами, но Гот не ждал ответа.

– Приступайте, – буркнул комендант, посмотрев на золотые часы. Я покраснела, вспомнив эти часы. Они лежали на дне чемодана, который я разбирала на складе «Канады-два». Часы когда-то принадлежали еврейскому хирургу, а теперь их носил комендант. – В шесть утра заключенных выведут на работу. Успейте закончить процедуру до их пробуждения.

Гот задумчиво посмотрел в небо и неожиданно улыбнулся.

– Незачем начинать новый день с кошмара, кошмары должны оставаться в ночи.

В этот раз в лес, за которым находился второй блок, вошла небольшая группа. Я насчитала только семь детей и пять женщин, их сопровождавших. Пусть их было меньше, чем всегда, но легче от этого не стало. Не слышно было детского смеха, не было улыбок… Только молчание, словно маленькие приговоренные давно поняли, какую участь им уготовил комендант лагеря. Улыбался только офицер, который шел впереди. Изредка он оборачивался и тихо что-то говорил идущим за ним женщинам. Порой в их глазах загоралось удивление, но тут же исчезало. Словно робкий проблеск надежды пытался вырваться через плотные, серые тучи. Меня это не удивляло. Хватало офицеров, которые нет-нет, да перекидывались с узниками парой слов. Чаще всего просто ругались или торопили тех, кто еле волочил ноги от усталости. Но удивило другое.

Офицер говорил с женщинами на языке, которого я не понимала. Не по-немецки и не по-польски. Нахмурившись, я шла за ним, ловя обрывки фраз. Слишком часто повторялось одно слово, но что оно значило, я не представляла. «Жегота». Однако я видела, что бледные щеки узниц сразу начинали играть румянцем.

Офицер замолчал, когда мы достигли пригорка с тремя кривыми деревцами. Я прозвала этот пригорок «Холмиком трех сестер». Сестер, которых доктор Менге высосал досуха, искалечил, а потом отправил в газовые камеры. Но даже тогда, понимая, что их ждет, девочки улыбались и их тихий смех вызывал у меня грустную улыбку. Этот смех до сих пор шелестел на пригорке, как шелестел смех и других замученных детей, проходивших по этой дороге.

Однако замолчал офицер по другой причине. Впереди ждали своей очереди другие приговоренные. Кто-то уселся на траве, кто-то прямо на землю, а кто-то стоял и задумчиво следил за охраной. Когда подошел наш черед, Плагге вышел вперед и, подойдя к другому офицеру, широко улыбнулся.

– Я проверю камеры, – сказал он, но второй офицер – уставший, с хмурым, обветренным лицом, его улыбку не разделил.

– Зачем? – вопрос прозвучал коротко и хрипло.

– Приказ коменданта, – Плагге почесал бровь и понизил голос до шепота. – Здесь дети, а за нами идут другие. Если забыли вынести труп, то поднимется истерика. И просто так их успокоить не удастся.

– Ладно, – сдался офицер. Кивнув, он посторонился, дав пройти. Но Плагге, развернувшись, подозвал меня.

– Присмотри за ними. Я быстро.

– Хорошо, господин офицер, – тихо ответила я. Плагге улыбнулся, поправил фуражку и бодро направился в сторону газовой камеры. Я была уверена, что улыбка быстро сотрется с его лица, как только он попадет внутрь. А если охрана лагеря и правда забыла убрать чье-то тело, то улыбку на лице офицера я больше не увижу. В лагере все взрослели стремительно. Как узники, так и те, кто их охранял.

Но офицер вернулся очень скоро и со все той же улыбкой на лице. Он подошел ближе и велел женщинам и детям выстроиться в колонну по двое. Меня Плагге подозвал ближе и, наклонившись, положил ладонь на плечо.

– Я сам их провожу.

Я вздрогнула и удивленно посмотрела на него, напрочь забыв, что смотреть на охрану нельзя. Однако вместо грубого окрика услышала тихий шелестящий смешок. Офицер улыбался, явно забавляясь моим удивлением.

– Они могут начать плакать, господин офицер, – собравшись с духом, ответила я. Но Плагге вновь покачал головой.

– Не будут. Жди здесь.

– Хорошо, господин офицер. Я буду здесь.

Он кивнул, после чего подошел к женщинам и что-то сказал им на незнакомом языке. И вновь я услышала слово «жегота». Что же оно значит, если на щеках измученных узниц сразу же расцветает румянец?

Вернувшись, офицер улыбнулся мне и, встав рядом, закурил. Но улыбка меня не обманула. Я видела, что его лоб блестит от пота, а глаза напряженно смотрят вдаль. Такой взгляд я уже видела. Редко у охраны лагеря, да и то, если они были новичками, и чаще всего у простых узников, которых под конвоем вели во второй блок.

– Сколько ты в лагере, Элла? – тихо спросил он. Один и тот же вопрос, который я слышу чаще, чем собственное имя.

– Год, господин офицер.

– Давно тебя поставили сопровождающей? – вопросы осторожные. Я чувствовала, что офицер мнется прежде, чем озвучить их.

– Зимой, господин офицер. Я не знаю точной даты.

– Это ясно. Календарей у вас нет, – усмехнулся он. Смешок получился нервным. Плагге понизил голос до шепота и задал еще один вопрос. – Почему ты согласилась на это?

– У меня не было выбора, – вздохнув, ответила я и потупилась, когда мимо прошли два солдата, отдав приветствие офицеру Плагге.

– Выбор есть всегда, – загадочно блеснув глазами, ответил