Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц

– Да, господин офицер. Выбор есть всегда. Умереть от пули из пистолета господина коменданта, броситься грудью на ограду под током или скрасить последние минуты жизни заключенных. Я выбрала третье.

– Солдаты говорили, что ты убираешься в доме коменданта Гота, – поджав губы, добавил Плагге. – Там ты никому не скрасишь последние часы. Ты боишься.

Пусть Плагге говорил не так, как остальные немцы, я все равно тщательно подбирала ответ. Сложно верить добрым улыбкам и теплым словам тех, кто отправляет на смерть тысячи людей. Но и молчать я не могла. Комендант быстро научил, что отвечать на вопросы нужно всегда. Молчание принесет одну лишь боль.

– Боюсь, господин офицер, – я рискнула вновь поднять на него глаза. Плагге не улыбался. Он ждал моего ответа, но зачем? – Моя жизнь ничто. Она может оборваться в любой момент. Когда вам или другому офицеру не понравится мой ответ. Когда я забуду снять шапочку или откажусь делать то, что мне приказали. Когда я просто не проснусь, потому что ночью ударили морозы, а печка в бараке всего одна. Но боюсь я не за себя, а за других. Однажды вы поймете на что способен человек, чтобы погасить в глазах другого человека надежду. Тогда и смерть покажется не самым страшным, что может произойти.

С той ночи офицер Вильгельм Плагге всегда сопровождал заключенных вместе со мной. Чаще всего он шутил и болтал без умолку, провожая заключенных в газовые камеры самостоятельно, но были и другие дни. В эти дни Плагге обычно молчал, хмурил брови и сопровождением заключенных занималась я. Никто не понимал таких перепадов настроения. И если заключенные попросту не могли задавать вопросов, то остальным офицерам, видимо, было плевать. И на Плагге, и на его молчаливость. Но я стала подмечать и другое. Плагге с заключенными всегда вел себя иначе. Он никого не бил дубинкой, хотя она висела у него на поясе. Я ни разу не видела, чтобы он кого-то лично застрелил. Даже не накричал на Вальцмана, когда тот, споткнувшись, отдавил офицеру ногу. Капо постарел на десять лет, осознав, что сделал, но в ответ получил лишь хмыканье и шутливый тычок в плечо. Лишь в одном случае он менялся. Когда рядом был комендант. В эти моменты Плагге ничем не отличался от других солдат и охранников лагеря. Он не обращал внимания на заключенных и равнодушно смотрел, как комендант вешает на воротах очередного несчастного. Меня он тоже игнорировал, обращаясь односложно, если ему что-то требовалось. Но маска тут же спадала, стоило коменданту и другим офицерам уйти. На губы Плагге возвращалась улыбка, а в голос – тепло. Но в лагере быстро начинаешь смотреть сквозь маски

Однажды, после очередного поезда смерти, когда над зоной выгрузки воцарилась тишина и остальные сопровождающие расселись на земле в ожидании прибытия очередных несчастных, ко мне подошел Плагге и, улыбнувшись, присел рядом. Но сел не слишком близко, держал дистанцию. Немцы косо смотрели на тех, кто сближался с узниками. Я не удивилась его присутствию. Он часто присаживался рядом, пока мы ждали поезд и болтал без умолку, если рядом не было коменданта или других офицеров. Но в этот раз Плагге без лишних слов вытащил из кармана шоколадку в хрустящей фольге и протянул её мне.

– Спасибо, господин офицер, – привычно ответила я. – Я не голодна.

– Вранье. На шоколад место найдется у любого, – усмехнулся он и, не дождавшись ответа, вложил шоколадку в мою ладонь. – Съешь потом, когда никто не увидит.

Я промолчала, понимая, что шоколадку, как и все подарки немцев, выброшу сразу же, как представится удобный случай. Остальные узники этого не стеснялись. Но у меня кусок в горло не лез. Перед глазами всегда стояли они. Улыбчивые, добрые… пускающие пулю в затылок заключенному. Хотя еще вчера они давали ему шоколад или сигарету. Пусть Плагге и казался другим, я не верила. Не верила, что под серо-зеленой формой может скрываться хороший человек.

– Сколько поездов прошло перед твоими глазами, Элла? – неожиданно спросил он, когда молчание затянулось. Я вздохнула и поежилась. Ночью было холодно и с далеких холмов налетел пробирающий до костей ветер, спасти от которого могло только шерстяное пальто, но никак не дырявый пиджак. Офицер внимательно смотрел на меня. Ждал ответа. Постоянно молчать я тоже не могла. За молчанием шло наказание.

– Много, господин офицер. Не меньше трех каждую ночь.

– Многие люди из этих поездов попали в лагерь?

– Единицы, господин офицер, – тихо ответила я. Плагге придвинулся ближе и кивнул. От него пахло одеколоном и колбасой. Странное сочетание. Но мне нравился этот запах, пусть я никогда бы офицеру в этом не призналась.

– Как в Дахау, – пробормотал Плагге и почесал бровь. – Я слышал, что раньше детей оставляли. Это так?

– Да, господин офицер. Их переводили в медблок…

Я снова вздохнула, вспомнив несчастных, маленьких детей, шагавших за мной к газовым камерам. Они улыбались, что покинули медблок. Радовались, что их больше никто не будет мучить.

– Они были больны?

Плагге так искренне удивился, что я чуть ему не поверила.

– Нет, господин офицер. Они были здоровы. До того момента, как попали в медблок. Доктор Менге позаботился, чтобы к нему поступали только здоровые.

– Зачем? – и снова удивление. То ли офицер очень хорошо скрывал эмоции, то ли это была очередная садистская игра в духе коменданта. Но я, посмотрев Плагге в глаза, ответила. Ответила честно. Как и всегда.

– Чтобы ставить на них опыты, господин офицер. Чтобы выкачивать кровь. Всю, до последней капли. Чтобы проверять, как будет чувствовать себя ребенок, если ему пустить яд по венам. Чтобы посмотреть, как быстро он замерзнет, если полить его ледяной водой и оставить стоять на морозе…

– Хватит, – пробормотал Плагге, обхватив голову руками. На лице не было привычной улыбки. Только мертвенная бледность, как ошпаренное кипятком мясо, из которого ушла жизнь.

– Чтобы проверить, выживет ли брат, если убить его сестру, – продолжила я. Офицер скривился и шумно сглотнул. – Что будет, если отрезать ребенку ногу, пока он в сознании…

– Перестань! – буркнул он, но я лишь грустно улыбнулась.

– Раньше здесь были дети, господин офицер. А потом я отвела их во второй блок. Их задушили газом, а затем сожгли…

– Довольно, – рявкнул Плагге. Он поднялся с бревна, на котором сидел, и достал из кармана портсигар. Пальцы офицера дрожали, когда он доставал сигарету и неловко подкуривал, чиркая дорогой бензиновой зажигалкой. Я замолчала и задумчиво посмотрела на него. Плагге нервно выкурил сигарету, раздавил окурок каблуком и