Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

Сначала его в числе других назначили на самую высокую башню в сто локтей, уже подготовленную для штурма. Потом всех повернули назад и повели к берегу моря. Здесь было приказано садиться в лодки.

– Зачем в лодки? – спрашивал Гиерон товарищей, неприятно удивленный. Один вид моря и качающихся на волнах судов вызывал у него головокружение и ощущение тошноты.

– Не разговаривать! – послышался сердитый окрик. – Или не видите – башня на кораблях стоит!.. Там наше место!

Гиерон ахнул, взглянув на высокую пирамидальную постройку из плохо отесанных бревен, которая своим основанием опиралась на палубы двух кораблей, глубоко осевших в морские волны. Покачивались корабли, колебалась и деревянная пирамида с усеченной вершиной. Первым побуждением Гиерона было желание убежать обратно к Филону и снова стать всадником хоть на всю войну, только бы не испытывать морской качки. Но было поздно. Кто-то толкнул его в спину, он оказался в лодке рядом с другими и греб веслом. Потом карабкался по веревочной лестнице, ощутил под ногами неверный настил палубы. Здесь выстроились все храбрецы, подняв копья. По сигналу старших воины устремились к низкому входу в башню.

– Боги, помогите мне сохранить жизнь и стать богатым! Я принесу вам щедрые жертвы! – шептал Гиерон, боязливо ступая мягкими постолами на скрипящие опоры, что вели на верхнюю площадку башни. Пахло свежеструганым деревом и горячим потом воинов, возбужденных близостью смертельной схватки с врагом.

– Скорее! Скорее! – торопили десятники. Башня заколебалась сильнее. Воины уцепились за поперечные брусья-опоры, чтобы не сорваться вниз. Гиерон почувствовал головокружение и противную испарину на теле, предшественницу неудержимой рвоты.

– Чего испугались? – сердито подгонял снизу старшой. – Это же башня двинулась к стене! Спешите наверх, сейчас штурмовать будем!

Вверху что-то ухнуло и с грохотом покатилось вниз, башня вздрогнула, послышались крики ярости и боли. Те, которые первыми взобрались на верхнюю площадку, уже вступили в драку с врагом. Гиерон поднял голову и увидел, что сверху каплет кровь, ее струйки, алые, яркие, ползут по желтоватым бревнам. Откуда-то пыхнуло огнем, в лицо ударили клубы едкого горячего дыма, посыпались обломки горящего дерева. Опоры дрогнули, несколько воинов сорвались и с криками полетели вниз. Гиерон задыхался от дыма. Но деваться было некуда, выше и ниже теснились воины, они замешкались, пытаясь сохранить равновесие и не свалиться. Башня явно кренилась набок. Сдавленные голоса старших тонули в нарастающем грохоте, от которого все непрочное сооружение сотрясалось и трещало.

– Скорее, скорее наверх! – надрывались десятники. – Помните о награде!.. Сейчас сам Митридат смотрит с берега на штурм! Он увидит вас и наградит за отвагу!.. Вперед, сынки!

Башня с ужасающим грохотом стала оседать и все больше крениться набок. Толстые бревна выворачивало из гнезд, лестница рушилась и давила людей. В отчаянии Гиерон сделал нечеловеческое усилие и вырвался из-под навалившихся на него сотоварищей, делающих тщетные попытки зацепиться за сосновый сруб. С лихорадочной мыслью о том, что настал последний миг его жизни, он ухватился за край бреши в стене, где бревна разошлись. Глянул вниз и оцепенел от ужаса. Башня искривилась и висела над морем. Верхняя часть ее пылала, как гигантский факел, искры и дымящиеся брусья падали в волны. Сквозь завесу удушливого дыма едва можно было различить еще барахтающиеся в волнах или недвижные тела злосчастных смельчаков, которые погнались за царской наградой.

Впереди же, совсем рядом, высились незыблемые стены Кизика, на две трети каменные, а выше деревянные. Между зубцов, в бойницах, мелькали шлемы и копья вражеских гоплитов, которые продолжали метать камни и пылающие горшки с нефтью, разить стрелами понтийских ратников, если те показывались в амбразурах подожженной башни.

Страшный скрежет, уханье машин и гомон людей оглушили Гиерона. Он повел выпученными глазами в сторону моря, увидел, что на смену им приближаются два таких же корабля с другой башней, на верху которой уже стоят наготове воины и с криками размахивают оружием.

«Они займут наше место, когда мы вместе с обломками бревен окажемся в заливе, – мелькнуло в голове. – Они победят – им и награда!»

Обида и сожаление стиснули сердце не меньше, чем страх смерти. Последнее, что он ощутил, – удар, искры из глаз! Вокруг сразу потемнело, наступила тишина. Все перестало существовать.

Не лучше обстояло дело и на суше. Высокая башня на катках усилиями сотен рабов была придвинута к стене настолько, что обе стороны стали обмениваться метательными копьями и кусками гранита. И здесь зажигательные снаряды и струи пылающей смолы и нефти сделали свое деле. Воинам наверху не оставалось ничего другого, как покинуть башню, прыгая на вражеские стены, чтобы в рукопашной схватке отстоять свою жизнь и добыть победу. Но когда на колеблющиеся штурмовые мостики посыпались стрелы и копья, то, как и накануне, никто не решился на них ступить, а тем более перебежать по ним на стену, прямо на подставленные копья кизикийцев.

Митридат пришел в неописуемую ярость, но его крики и проклятия не помогли. Воины прыгали с башни, только не на стены, а вниз, и разбивались. Оставшиеся гибли в пламени с раздирающими душу воплями. Это была страшная картина, она поразила понтийское воинство настолько, что, когда загорелись, а потом рухнули главные городские ворота, никто не захотел лезть в пылающую брешь, откуда сквозь дым и огонь летели навстречу свинцовые шары и губительные стрелы. Ободренные кизикийцы воспользовались этим и быстро завалили ворота камнями.

Тараны, что били по другим воротам, изобретательные греки отклоняли петлями длинных арканов, спущенных сверху, или подставляли под удары бронзовых бараньих голов тюки шерсти, которые также спускали со стен на веревках.

Даже природа, казалось, была против Митридата. Его флоту, для успешного штурма гавани, был выгоден умеренный северный ветер, называемый «понтийским горнистом». Но в середине дня ветер повернул. Теперь с юга подул сильный и жаркий «ливийский флейтист». Он раздул пожары на осадных башнях, повалил те из них, которые стояли наготове в отдалении от стен, и смешал в кучу корабли царевича Фарнака. Воины зароптали, стали громко вспоминать падение небесного огня как свидетельство немилости богов. Многие высказывали убеждение, что боги не одобряют дьявольских сооружений и сами рушат их.