Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

После мучительной внутренней борьбы Луций поднял на Митридата глаза и заявил с достоинством:

– Я не изменял тебе, Митридат Евпатор, невинен я! А посему прошу тебя – прикажи подать третью чашу, вдвое большую!

– Зачем?

– Я солью в нее вино из обеих судных чаш и выпью до дна… Ибо не хочу твоей преждевременной смерти, а она неминуема по условию! Я сказал!

Заявление было столь неожиданным, что поразило самого царя. Решение Луция свидетельствовало о его уме и мужестве, а также о том такте, который высоко ценился в придворных кругах. И хотя присутствующие были убеждены, что он предатель и заслуживает смерти, все оценили его самообладание и находчивость.

Даже Марий Одноглазый изменил своей бесстрастной манере, и на его лице появилось что-то, напоминающее одобрение.

«Ого, этот римлянин ведет себя как подобает гордому мужу!.. Ай да Луций! – воскликнул мысленно Асандр, устыдившись собственного малодушия. – Я, кажется, испугался, а вот Луций умеет смотреть в глаза смерти!»

Митридат, видимо, не ожидал такого жеста со стороны человека, осужденного им на смерть. Его лицо вдруг стало задумчивым, выражение язвительности и пронизывающей остроты смягчилось. Он ударил в гонг. Явился Бакх и по знаку царя унес обе чаши. Царь окинул всех прищуренными глазами и, обратившись к Луцию, изрек:

– Иди в шатер свой, ты свободен!.. Завтра решу твою судьбу после совета с богами.

Отпустил и всех советников, кроме самых близких, в числе последних оказался и Менофан.

Все происшедшее произвело на присутствующих столь большое впечатление, что, уходя, они переговаривались, сначала шепотом, а за дверями шатра – довольно громко. Обсуждая вину Луция, старались предугадать, какая судьба ждет изменника. К удивительной решимости Митридата выпить чашу смерти относились с суеверным чувством, полагая, что царь воистину близок к богам и оберегается ими незримо.

Лишь немногие, такие, как Бакх, знали, что царь ничем не рисковал, так как его привычка к ядам, которые он глотал ежедневно, делала его невосприимчивым к их действию. Именно подозрительность царя, его недоверчивость к людям, постоянная настороженность, боязнь умышленного отравления заставили этого крайне мнительного монарха ежедневно пить ядовитые смеси, чтобы стать к ним нечувствительным. И он добился своего. Но хотя почти всем было известно, что царь пьет яды, большинство полагало, что он делает это для каких-то магических целей… Сейчас же все слышали, что яд индийский необычный, против которого нет ни защиты, ни лекарства. И не сомневались в честности Митридата, тем более что в качестве судей были призваны боги, а с богами не шутят!..

Асандр слышал, как затихли голоса, и ощутил на себе тяжелый взгляд Митридата. Однако после того как он увидел суд над Луцием, его страх прошел и он почувствовал, что в состоянии держать ответ перед кем угодно.

«Будь что будет»! – сказал он мысленно, стиснув зубы.

Митридат без явного гнева, в пренебрежительной манере, брезгливо скривившись, обратился к нему, одновременно отведя глаза в сторону:

– Это ты, лукавый раб, обласканный моими милостями, обманул мое доверие, чем и решил судьбу свою!.. Я ошибся в тебе, полагая, что ты умен и расторопен! А ты преступно ленив и беспечен и за моею спиной творишь подлое!.. Не так ли?

– Не знаю, не ведаю, о великий владыка, мой бог живой, в чем вина моя? – ответил Асандр неожиданно громким голосом, без признаков смущения.

Это заставило царя бросить на обвиняемого быстрый взгляд. Царь продолжал:

– Ты не позаботился спасти хлеб, который прислал мне сын мой возлюбленный – Махар! Твои корабли перевернуло бурей, и продовольствие, столь необходимое войску, погибло! Это из-за твоей нерадивости голодают воины, и я принужден отрубить тебе голову и выставить ее перед лагерем: пускай все видят, кто повинен в нехватке провианта!.. Эй, воины!

Вбежали рослые исавры с каменными лицами, держа наготове обнаженные мечи.

«Теперь ясно, – подумал Асандр без страха, даже с неожиданным облегчением, – в чем вина моя!.. Кстати твое письмо, Панталеон, друг!»

И, подняв руку, произнес спокойно:

– Разреши молвить, государь!

– Говори, да покороче!

– Я знал, что кораблям угрожает опасность шторма! Все приметы говорили, что ветер переменится. И заранее послал гонца с приказанием весь хлеб с кораблей выгрузить на берег! Мешки с зерном и бочки с солониной были перенесены в хижины рыбаков. Поставлена надежная охрана. А рыбаков заставили уйти в шалаши, которые они построили на берегу. Им надо заплатить!.. А вот письмо моего помощника и проревса Панталеона, подтверждающее, что все сделано как надо! Разреши вручить его тебе!

Асандр протянул письмо. Его взял грек Каллистрат и быстро пробежал глазами.

– Все верно, государь, – сказал он.

Трудно было уловить выражение лица Митридата, когда он обратил взор в сторону приближенных. В нем странно сочетались разноречивые чувства. Еще не улегшееся раздражение готово было смениться мальчишеским задором. Ноздри озорно подрагивали, а угол рта, доселе надменно опущенный, шевелился в нарождающейся усмешке. Асандра изумила быстрая смена настроений всесильного царя, непостоянство его душевных порывов. Он казнил и миловал сплеча, решал судьбы людей по наитию мимолетных побуждений, часто в артистическом стремлении поразить всех необычностью своих поступков. Однако сквозь игру царского лица Асандр разгадал обеспокоенность Митридата нехваткой продовольствия для войск и то, что он возлагает надежды на боспорский хлеб.

– Хороший слуга не ждет приказаний господина, он предугадывает их! – промолвил Митридат, оглядывая Асандра острым и вместе поощрительным взглядом. – Возьми тысячу вьючных коней и пятьсот рабов да еще двести воинов и отправляйся за хлебом!.. Те корабли, что сохранились после бури, и другие, которые я дам тебе, нагрузишь для отправки обратно!.. Чем? Дорогим грузом для сына моего Махара. Он будет знать, как им распорядиться. Тебе я вручу письмо, ты передашь его Махару! Исполняй!

Уходя, Асандр благословлял предусмотрительного Панталеона, который, не ожидая беды, спас весь продовольственный груз, а вместе и голову самого Асандра. «Уже дважды я чуть не потерял жизнь из-за южного ветра, – подумал он с суеверным чувством, вспомнив свои злоключения после ледовой битвы, – но, видно, боги хранят меня!»