Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

– Что… что это? – спросил Луций, отступая назад.

– Это две чаши с вином, – заявил Митридат бесстрастно. – Одна из них – с сильным индийским ядом, против которого нет противоядия! Он действует мгновенно!.. Да вдохновят тебя боги, Луций. Бери любую из двух и пей! Боги не позволят умереть правому!

Луций сделал усилие, пытаясь справиться с охватившим его волнением. Ему отчасти удалось это. Он выглядел спокойным, только грудь вздымалась высоко, да ноздри подергивались от внутреннего возбуждения. Он выпрямился и поправил тогу на плече.

– По обычному условию таких судов, – произнес он глухим голосом, – вторую чашу одновременно пьет другая сторона, дабы все могли убедиться, что не обе чаши с отравой!..

– Верно, – кивнул головой Митридат, чуть усмехнувшись, – другая сторона в этом деле – я! И вторую чашу одновременно с тобою выпью я сам!.. Серторий будет знать, что я не просто казнил его посла, но призвал мудрость богов и боги рассудили!.. Если ты останешься жив, а я умру, Серторий озолотит тебя и возвысит, как честнейшего и преданного слугу, за которого поручились боги!

С этими словами он протянул руку, готовясь взять одну из чаш.

– Не делай этого, государь! – раздались голоса.

Менофан выступил вперед и сказал взволнованно:

– Остановись, государь! Нельзя тебе унижаться до поединка с низким человеком! Если бы это был сам Серторий – другое дело… Но ведь это слуга его, а ты – великий царь, избранник богов! Все мы против того, чтобы ты ставил свою жизнь под удар случая. Возможна ошибка, и тогда твое царство, и твое войско, и все подвластные тебе народы останутся сиротами! А мы, избранные тобою, лишимся благодетеля и утратим самый смысл жизни, и кто возглавит борьбу, начатую тобою? Кто преградит дорогу Риму?.. Разреши, другую чашу выпью я!

– Истинно, справедливо! – вскричали стратеги и советники. – Воздержись, великий Митридат, не искушай судьбу! Чашу выпьет любой из нас! Только не ты!..

Царь с удовлетворением поглядел на лица приближенных, предлагающих отдать жизнь за него, но особо отметил порыв Менофана, который первым заявил об этом. После этого случая мешковатый и не самый блестящий из стратегов быстро пошел в гору и вскоре занял одно из блестящих мест возле царской особы.

Митридат успокоил всех жестом руки и заявил негромко, но строго:

– Боги не ошибаются! И вы будете свидетелями их справедливого суда!.. Другую чащу выпью я!

Все были поражены столь необыкновенным решением Митридата.

Пока Луций, теперь уже не красный, но смертельно бледный, смотрел на роковые чаши, стараясь угадать, в которой из них таится смерть, Митридат отвлекся и обратился к Таксилу обыденным деловым тоном:

– Прикажи утром боспорцу Асандру выехать из лагеря к месту стоянки его судов, перегрузить хлеб с кораблей на вьюки и доставить продовольствие сухим путем!

– Слушаю и повинуюсь! – ответил стратег.

– Увы! – раздался каркающий голос Мария Одноглазого. – Увы! «Ливийский флейтист» перевернул корабли Асандра! Я только что получил об этом известие!

– Что? – переспросил встревоженный царь. – Корабли с хлебом перевернуло?.. Привести сюда Асандра! Сейчас же!..

XIX

Расторопные царские телохранители ворвались в шатер Асандра, когда последний стоял возле еще не остывшего ложа, полураздетый, в легком хитоне. Не говоря ни слова, они схватили его за руки и почти волоком потащили к выходу.

«К царю ведут!.. Но почему так грубо, как преступника?» – мелькнула молниеносная мысль, одновременно с предчувствием большой беды. В страхе он увидел высокое навершие царского шатра с эмблемой Ахеменидов, мрачно чернеющей на белесом ночном небе.

Полы шатра распахнулись, в лицо ударили запахи гари от многих светильников, теплый дух потных тел в смеси с благовониями, употребляемыми самим царем. Толпа сановников расступилась, Асандр узнал многих, в том числе главных военачальников и царских советников, в стороне от которых стоял в бесстрастной позе Марий Одноглазый. Боспорец едва успел окинуть глазами это ночное собрание самых больших людей войска, как оказался перед лицом Митридата. Его толкнули в спину, он упал на ковер, стараясь понять, что случилось.

– Я здесь, великий государь, жду твоих повелений! – пробормотал он, лежа ниц на пыльном ковре. Он не видел жеста, сделанного Митридатом, после чего его подняли и оттащили в сторону, где поставили на колени в позе обвиняемого перед судом. Теперь он мог приподнять голову и исподлобья видеть Митридата и тех, кто стоял около. Лик царя был спокоен, но словно иссечен из белого камня, только глаза, острые и страшные, горели куда ярче светильников, стоявших по сторонам. Царь смотрел испытующе на человека, в котором Асандр узнал Луция Магия. Римлянин был необычно прям, как бы готовясь произнести речь. Его мясистое лице отражало душевнее напряжение, отуманенные глаза неподвижно уставились на небольшой столик, на котором стояли две чаши, украшенные самоцветами. По раздувающимся ноздрям и серой бледности щек можно было догадаться, что Луций находится в затруднительном положении, что сейчас решается нечто важное для него, и все присутствующие ждут его слова.

Эта сцена, освещенная блеклым светом мерцающих плошек, навсегда запечатлелась в памяти Асандра. Его собственное положение было таково, что он с повышенной остротой воспринимал виденное здесь, ибо чувствовал, что после Луция в центре высочайшего внимания окажется он и это внимание будет далеко не милостивым. Он пытался угадать, в чем его могут обвинить, но мысли путались, сердце стучало, обычная выдержка и самоуверенность изменили ему.

И все же он замер в пытливом ожидании, когда услышал слова Митридата, обращенные к Луцию:

– Итак, Луций Магий, если ты не изменял мне, тебе нечего бояться, боги помогут тебе и ты возьмешь чашу без яда! Тогда мне достанется чаша с ядом, и все, кто присутствуют, окажутся свидетелями смерти Митридата, после чего царем станет мой сын!.. Который – узнаете позже, ибо моя воля на сей счет записана на пергаменте. Если же ты виновен, умрешь ты!

«Вот оно что!» – подумал Асандр в изумлении.