Пути непроглядные - Анна Мистунина

– А если нет ни капли?

– Тогда ты знаешь, что делать.

– Нет! Не знаю!

– Правда? – спросила Аска, и Рольван снова пожелал зарыться глубже в сено. – Иди к истокам, девонька. Отринь все, что имеешь, и иди.

– Снова, – прошептала Игре. – Я не смогу!

Замолчала надолго. Рольван изо всех сил притворялся, что его здесь нет. Отвернувшись, он разглядывал комнату: веретено в углу, бочонок, служивший табуреткой и аккуратные мотки шерсти рядом с ним, расставленные вдоль стен горшки и корзины, потолок с обвалившейся местами штукатуркой и развешанные под ним пучки трав. Аска закрыла дверь и, раздув чуть красневший в очаге уголек, подожгла от него толстую сальную свечу. По стенам заплясали вытянутые тени.

Игре вдруг зевнула и потерла руками глаза.

– Положи нас спать, Аска, – сказала она. – А завтра мы уйдем.

– Что ты надумала? – спросила та.

– Не знаю. Утром решу.

Ни одной из них даже не пришло в голову объяснить Рольвану, о чем речь, ни, тем более, спрашивать его совета. На него обращали внимания не больше, чем на коня или, в лучшем случае, слугу. Игре взяла эту манеру с первого дня, как осталась с ним вдвоем и поняла, что не может заставить его убраться прочь. Рольван терпел, но лишь потому, что это была Игре. Позволять то же самое чужой и неприятной старухе, вдобавок обращавшейся с Верховной дрейвкой, как с малым ребенком – это было уже слишком.

Он с трудом дождался утра, продремав вполглаза на своем пахучем ложе из сена, и с первым светом принялся седлать лошадей. Игре, к его облегчению, не возражала. Аска же опять кивала понимающе, как будто видела насквозь всю его ревность и раздражение, но считала их чем-то вроде детских капризов.

Она проводила их до ворот, на прощание обменявшись с Игре многозначительным взглядом, и ушла обратно. Игре понурилась и молчала, и Рольван снова, в который уже раз, не стал спрашивать, куда ведет избранная ею дорога.

Ворон, Гвейров конь, теперь нес поклажу – Аска добавила к ней немного хлеба и корма для лошадей. Следуя за дрейвкой с запасным конем в поводу, Рольван выглядел и чувствовал себя бессловесным слугой. Он искал подходящие слова, чтобы разбить молчание, не находил и ненавидел собственную беспомощность.

Когда последние предместья Сторкса скрылись из глаз, Игре свернула к реке. Проехав немного вдоль берега, нашла брод и вдруг развернула кобылу.

– Дальше я поеду одна.

– Нет, – ответил Рольван так же, как отвечал все эти дни.

Но Игре не бросилась яростно в новый спор. Помотала головой – вид у нее был усталый:

– Нельзя. Я должна прийти туда одна, иначе ничего не получится. Таковы правила. Уезжай.

– Куда ты собираешься прийти? – она не хотела отвечать, но Рольван добавил: – Если не объяснишь, я все равно поеду за тобой, хоть куда. Так что говори.

– А если отвечу, ты уедешь?

– Посмотрим.

Река, широкая и неглубокая в этом месте, плескалась на камнях, образуя здесь и там маленькие пенные водовороты. На влажной земле остались четкие отпечатки копыт. Теперь их медленно заполняла вода.

– В двух днях пути отсюда есть священный источник, – сказала Игре. – В том месте я впервые говорила с богами. Они приняли меня, и я стала дрейвом. Если я хочу… хочу открыть Врата и вернуть Гвейра, я должна пойти туда снова. Начать все сначала. И я должна быть там одна.

– Даже, если это опасно? Даже, если за тобой охотятся?

– Это все неважно.

– Важно, – возразил Рольван, – Гвейр бы не отпустил тебя одну!

– Гвейра нет. И не будет, если я не верну себе расположение богов. Уезжай, – она поморщилась, но все-таки прибавила: – Пожалуйста.

Рольван помолчал.

– Ты сказала, туда два дня пути?

– Да.

– Я тебя провожу. Нет, не спорь! Я уеду, если так нужно, но только, когда буду уверен, что ты на месте и в безопасности, только так. Этого хотел бы Гвейр!

– Не говори о нем так, будто он мертв!

– Он жив, – кивнул Рольван, готовый согласиться с чем угодно. – И когда он вернется, он спросит с меня, как я выполнял свою клятву. Я ему обещал, что…

– Да, да, слышала, – раздраженно прервала Игре. – Ты обещал брату за мной следить и теперь от меня не отстанешь, а он тебе так тебе верит, что… Не знаю только, с чего вы так сдружились, после всего, что ты наделал!

– Может быть, он меня простил? Может быть, другие люди умеют прощать, может быть, тебе тоже стоит этому научиться, а?!

Он сбился со счету, сколько раз уже зарекался с нею ссориться, и все напрасно. Одно утешение, что теперь она не хваталась чуть что за оружие, как раньше. Но волчий взгляд резал по-своему не хуже ножа.

– Никогда, – процедила она, – даже не думай…

– Постой, Игре, не надо, нет! Я знаю все, что ты скажешь, ты знаешь все, что я отвечу. Давай не будем. Просто позволь мне проводить тебя до места, и все! Потом я оставлю тебя одну, если пожелаешь.

Игре осеклась.

– Правда?

– Если я не буду тебе там нужен, – пообещал Рольван, как раз сегодня ночью придумавший, как стать очень нужным, просто необходимым для ее дальнейших планов. Мысль оказалась очень проста, теперь следовало дождаться подходящего момента и поделиться ею с Игре.

Она сощурилась, ища подвох. Потом встряхнула головой так, что волосы разлетелись во все стороны:

– Хорошо, едем, – и направила кобылу к броду.

Рольван последовал за ней. Лошади осторожно ступали по камням. Вода в самом глубоком месте едва доходила им до брюха, но течение было быстрым, а камни – скользкими. На дальнем, заросшем камышом и осокой берегу их встретила неприметная со стороны тропа. Повела прочь, лениво извиваясь меж ощетиненных зарослями кочек, огибая топкие места, где хлюпала, квакала и пузырилась своя, непонятная постороннему взгляду жизнь. Сладковатые болотные запахи все густели по мере удаления от реки. Мошкара тучами кружилась над головой, лезла в глаза и в рот.

Игре опять молчала и не оглядывалась, словно и не помнила о его присутствии. Рольван сердито комкал в руках поводья. Будь с ними Гвейр, он не преминул бы подстрелить к ужину одну из серых уток, что встревоженными стайками вырывались при их приближении из зарослей и с шумом уносились в сторону. Разговорил бы сестру, заставил бы отбросить этот равнодушно-неприязненный вид. Торис отвлек бы Рольвана безыскусной шуткой. Твилл, и тот своим присутствием облегчил бы его одиночество.

В молчании провели они весь день и молчали, остановившись на ночлег. Игре больше не возводила вокруг их стоянки огненной ограды. Заблудившийся призрак, поразивший Гвейра, еще бродил где-то, и, быть может, не он один, но Игре не чувствовала их поблизости. По-прежнему, как было каждый вечер с тех пор, как Гвейр ушел во Врата, Рольван заботился о лошадях, разводил огонь, не столько из необходимости, сколько потому, что ей нравилось, когда он горит, доставал ужин и почти полностью съедал его один. Его спутница думала о чем-то своем, говорила мало и ела еще меньше. Разве что Аске удалось ее как следует накормить.

Они не договаривались караулить по очереди, но Игре до глубокой ночи сидела у потухшего костра, а Рольван ложился и засыпал, стараясь даже во сне не терять из виду ее неподвижную фигуру; просыпался от движения, когда она наконец шла устраиваться спать, и до утра больше не позволял себе расслабиться, сидел или лежал, глядя в небо. Неотступные желания, сильно досаждавшие ему днем, по ночам неплохо помогали бороться со сном. Проведай Игре, какими мыслями он тешит себя, лежа от нее на расстоянии вытянутой руки, и это была бы последняя его ночь не только рядом с нею, но и вообще среди живых. По счастью, Верховная дрейвка не обладала способностью понимать мысли, и Рольван предавался своим мечтам, не забывая смотреть и слушать, держа под рукою меч и будучи готовым защитить ее от любой опасности, пусть даже сама Игре и не считает себя нуждающейся в защите.

На второй день болотам пришел конец. Осталась позади укрытая меж двух холмов деревенька – скопление тесных хижин под тростниковыми крышами, общий загон для скота и грубый деревянный идол в стороне от тропы, со следами приношений у подножия. Несколько жителей проводили путников недоверчивыми взглядами. Рольван мог лишь качать головой – глушь и темнота, а ведь стоило-то всего немного отдалиться от наезженных дорог, по которым от города к городу движутся купцы и военные. Правду говорила квирская пословица, что дороги для земли что жилы для тела, разносящие кровь. Потому-то завоеватели не поленились когда-то проложить по всей стране целую сеть из этих жил.

За деревней Игре свернула с тропы и, миновав густые заросли тростника, выехала к ручью, быстрому и звонкому, с совершенно прозрачной водой и каменистым дном. После краткой остановки двинулись дальше вдоль берега, вверх по течению. Ручей весело звенел и переливался, выбегая на открытое пространство, терялся в зарослях травы и один раз исчез под каменной россыпью, но снова появился по другую ее сторону. Вместе с ним путники вступили под своды леса и с ним погрузились в чащу, действительно похожую на заколдованное место из древних сказаний, обиталище богов, чудовищ и дрейвов. Могучие дубы, украшенные кустами омелы, стояли здесь молчаливыми исполинами. В зарослях двигались неясные тени, тут же исчезавшие, стоило только посмотреть в их сторону. Неправдоподобно большие вороны вдруг с резким криком срывались с ветвей над самой головой, заставляя вздрагивать и людей, и лошадей. Рольван украдкой поеживался и старался не спускать глаз с Игре.