Пути непроглядные - Анна Мистунина

Часть II Разными мирами

Глава одиннадцатая, настойчивая

Особенно же почитают источники, находящиеся в разных местах страны. Лианды называют их священными и могут убить того, кто приблизится к источнику непрошеным или без соблюдения обрядов. Принято у них, чтобы взыскующий права называться дрейвом и говорить от имени богов по завершении лет своего обучения приходил к такому источнику и оставался там один на месяцы или годы, питаясь и согреваясь только тем, что дает лес, до тех пор, пока боги не завладеют его душой и не наделят его колдовской силой.

«Правда ли, что ты меня любишь? – спрашивала она. – Сделаешь ли для меня такое, что никому не под силу? Пойдешь ли туда, куда остальные побоялись идти?» И он сказал: «Пойду».

Аска, старая нянька Игре и Гвейра, не была колдуньей – Игре заявила об этом весьма категорично, – что нисколько не помешало ей дожидаться у городских ворот с таким видом, как будто ей уже давно была назначена здесь встреча. С таким же невозмутимым видом она провела их полупустой по вечернему делу улицей к своему жилищу. Жилищем оказался небольшой флигель когда-то богатого, а ныне покосившегося дома под черепичной крышей, где обитало шумное семейство с детьми. Звонкий смех и голоса были слышны даже сквозь закрытые ставни. Во флигель вел отдельный вход; Аска, оглядываясь, провела туда своих гостей вместе с лошадьми, так, что их никто не увидел.

Оказавшись внутри, Рольван еще раз убедился: их ждали. У дальней от входа стены было приготовлено сено и овес для лошадей, от бронзового котелка над теплым еще очагом поднимался запах сдобренной мясом каши. Он попробовал сосчитать, сколько дней они не ели горячей пищи, но не смог.

Пока женщины обнимались и всхлипывали, шепотом повторяя имена Гвейра и Грата, он успел устроить и расседлать лошадей. С того дня, как Гвейр шагнул во Врата, Игре похудела еще сильнее, хотя это и казалось невозможным. Она совершенно утонула в мощных объятиях старухи. Ревниво оглянувшись, Рольван разглядел в пятне света от раскрытой двери только огненную вспышку волос.

– Ну, полно плакать, девонька, – сказала наконец Аска. – Не вернуть их, сама знаешь. О том теперь мысли, как самой не пропасть. Не шибко-то вы сегодня по пути береглись. Али не ведаешь, что всюду тебя ищут?

– О чем это ты? – спросил Рольван.

Их не представили друг другу, и до сих пор Аска не слишком-то им интересовалась, но теперь выпустила Игре и преисполнилась подозрений. Догадаться о ее мыслях было несложно.

– Это Рольван, – неохотно сказала Игре. – Он… гм. Он меня охраняет.

«Но не думай, что мне это нравится», – казалась, говорил весь ее вид. Рольван изобразил усмешку, на что она ответила сердитым взглядом, от которого он должен был бы получить ожог. Аска заметила их молчаливую перепалку и понимающе кивнула. Рольван поклонился.

– Друг наложил на меня обязательство, и я его выполняю, – сказал он.

С этим, во всяком случае, Игре поспорить не могла.

– Старайся лучше, парень, – посоветовала Аска. – А не то недолго тебе его выполнять.

– О чем ты говоришь?

Старуха буркнула что-то неразборчивое и стала хлопотать над ужином. Игре жестом удержала Рольвана от новых расспросов.

Он почти простил Аске ее недомолвки, когда устроился на охапке сена с миской ароматного варева и впервые за долгое время ощутил в желудке добротную, согревающую тяжесть, какой в жизни не добьешься сухим хлебом и вонючим сыром, составлявшими их рацион в последние дни. Старуха покрикивала, как будто Игре все еще была ребенком, которого надо заставлять есть. Под ее грозным присмотром дрейвка съела полную миску каши и выпила целую чашу кислого пива – больше, пожалуй, чем за всю последнюю неделю. Тогда, смилостивившись, Аска наконец рассказала свои новости.

Новости эти Рольвану следовало бы узнать много раньше. Алчные до чужих земель канарцы были отброшены обратно на побережье к выделенным им границам, и на северо-востоке до времени воцарился мир. Эрг этих мест вернулся и обнаружил деревни, разоренные демонами, изнывающий от страха народ и пропажу оставленной для охраны земель дружины. Ярость его не знала предела. Поиски виноватых привели его в мужской монастырь, где эрг имел долгую беседу с отцом-настоятелем.

Результаты этой беседы не заставили себя ждать. Внезапно обретший благочестие эрг преподнес в дар монастырю стоимость десяти коров серебром. При этом совершенно случайно оказалось, что пятерке монахов гораздо удобнее будет следовать своим обетам в гостеприимных стенах эргского дома, где они заодно своими молитвами защитят от демонов эргское семейство. Специально нанятые глашатаи посетили каждую деревню и каждую ферму в области. Их стараниями только глухой не слышал о награде, положенной всякому, кто принесет хоть какие-нибудь сведения о двух дрейвах или их пособнике, бывшем тидирском дружиннике. Подробные приметы преступников сообщались тут же. – Все припомнили, – ворчливо пожаловалась Аска. – И прежние Гвейровы грехи тоже, так что домой являться не вздумай, там вас ждут. Убирайся-ка ты подальше из этих мест, да поторопись. Езжайте в Тиринию, там вас искать не станут. А здесь опасно. И нечего тебе здесь больше делать, девонька, видят боги.

Игре сидела на постели Аски, поджав под себя ноги и задумчиво понурившись. При последних словах она вздрогнула и помотала головой.

– Боги? Нет, Аска, боги со мной больше не говорят. Я… мы с ними повздорили, и вот, – она махнула рукой. – Неважно. Я никуда отсюда не уеду, не сейчас. Я должна выяснить, как мне вернуть Гвейра.

– Что ты говоришь? Кто ушел во тьму, не вернется!

– Но он не ушел, не так, как Грат и остальные. Аска, я не все тебе рассказала. Я отправила Гвейра во Врата, прежде, чем он потерял свою душу.

– Милосердная Нехневен! – выдохнула старуха.

– Она здесь ни при чем. Я думаю, надеюсь, нет, верю, что он жив. Но Врата закрыты. Я должна открыть их снова, но, Аска, я не знаю, как это сделать!

Лошади хрустели овсом, мешая слушать. Рольван поудобнее устроился на сене, вытянув ноги. О нем словно позабыли, но он привык уже чувствовать себя незаметной тенью и не был в обиде. Игре молчала много дней, с тех самых пор, как проснулась от своего полуобморочного сна и обнаружила, что колдовская сила ее покинула, а боги не отвечают ни ее молитвам, ни ее слезам и проклятиям. С того дня, если не считать нескольких коротких ссор, когда она безуспешно пыталась запретить Рольвану следовать за собой, между ними не было сказано ни слова. Пусть выговорится, и, может быть, тогда станет легче им обоим.

– Дурную тропу ты выбрала, девонька, – проговорила старуха. – Дурную. С богами ссориться… Не отступишься?

– Нет.

– Упрямая, как всегда была. Но что до твоей печали – однажды ты ту дверь открыла, откроешь и опять. В Великую ночь.

– Если бы! Я потом туда вернулась, и еще раз, ночью. След исчез. Я ничего не вижу, ничего не могу. Что толку ждать Великой ночи, если я ослепла и оглохла и не знаю заклинания, каким можно это исправить?!

– Заклинание? – сурово переспросила ее Аска. – Опомнись, дрейв! Заклинаниями я зубную боль заговариваю. Траву волшебную собираю да зелья варю. Врата в другой мир открываются по воле богов.

Игре вскочила и протянула к ней руки ладонями вперед. Рольван знал, что именно она показывает старухе – четыре красных болезненных шрама, памятную цену за колдовство.

– Вот, – воскликнула дрейвка. – Вот этими руками я закрыла Врата и открыла снова, пока видела их след. Не говори мне про богов!

– Разве не от них твоя сила?

– Силу передал мне Учитель. Боги бросили нас в ту ночь, когда он погиб, боги не помогли мне, когда я застряла в зверином теле – меня спас брат, но боги не сохранили мне и брата! Они только приказывают, но ничего не дают сами, ничего!

Рольван затаил дыхание – ему хотелось зарыться в сено, подальше от ее глаз. Аска сказала негромко:

– Богохульствуешь.

– Пусть, – выдохнула Игре.

– Напрасно. Помочь тебе под силу лишь богам.

– Знаю, – горько сказала она и села обратно. Спросила жалобно: – Но что мне делать, Аска?

И старуха ответила:

– Бежать отсюда, если в голове твоей есть хоть капля ума.

– А если нет ни капли?

– Тогда ты знаешь, что делать.

– Нет! Не знаю!

– Правда? – спросила Аска, и Рольван снова пожелал зарыться глубже в сено. – Иди к истокам, девонька. Отринь все, что имеешь, и иди.

– Снова, – прошептала Игре. – Я не смогу!

Замолчала надолго. Рольван изо всех сил притворялся, что его здесь нет. Отвернувшись, он разглядывал комнату: веретено в углу, бочонок, служивший табуреткой и аккуратные мотки шерсти рядом с ним, расставленные вдоль стен горшки и корзины, потолок с обвалившейся местами штукатуркой и развешанные под ним пучки трав. Аска закрыла дверь и, раздув чуть красневший в очаге уголек, подожгла от него толстую сальную свечу. По стенам заплясали вытянутые тени.