Пути непроглядные - Анна Мистунина

– Заткнись. У нее есть ты.

Игре не проснулась, когда Рольван позвал ее по имени, когда прикоснулся к ее руке. Тогда он приподнял ее за плечи и встряхнул, не зная, есть ли вообще способ разорвать этот неестественный сон.

– Игре! Игре, проснись!

Она вскрикнула и принялась отбиваться, и Рольван поспешно отпустил ее.

– Игре, пожалуйста. Ты нужна Гвейру!

– Гвейр? – это имя заставило ее очнуться. – Гвейр!

– Я здесь, сестренка, – он подошел и остановился рядом. – Ничего страшного.

– Он встретил призрака, – сказал Рольван.

Гвейр наградил его сердитым взглядом, собирался что-то сказать, но Игре уже вскочила и утянула его в сторону от своего ложа, из-под деревьев под рассеянный звездный свет. Взяв голову брата в свои перевязанные ладони, она пристально вгляделась ему в глаза, как будто искала там что-то. Рольван ждал, боясь пошевелиться, чтобы не помешать им. Лицо ее казалось совершенно белым.

Потом она вскрикнула и отступила. Это приговор – понял Рольван еще до того, как она залилась слезами, а Гвейр обнял ее и ласково погладил по волосам:

– Тсс, сестренка. Ничего страшного. Рано или поздно все умирают.

– Нет! – закричала она и вырвалась из его рук. Отскочила, запрокинула голову к небу. – Нехневен, нет! Нехневен!

Она звала свою богиню. Рольван видел уже достаточно, чтобы привыкнуть не бояться обитателей тьмы, но сейчас его охватил почти животный ужас. Эта древняя богиня уже приходила к Игре, придет и сейчас.

– Нехневен!

Было тихо, только шелестел в ветвях ветер. Рольван замер, Гвейр тоже не шевелился. Оба смотрели на Игре. Смотрели, как она, разбрызгивая слезы, снова и снова выкрикивает в ночное небо одно и то же имя. Как давится рыданиями, как сжимает кулаки и грозит ими пустоте.

– Нехневен! Ты обещала мне, обещала! Так будь же ты проклята!

– Игре, – негромко позвал ее Гвейр. – Перестань. Мне уже не помочь, ты же сама знаешь.

– Заткнись, – велела она, в точности, как недавно Рольван. – Седлайте коней, мы возвращаемся к Вратам.

Такая отчаянная воля была в ее голосе, что оба, не задавая вопросов, бросились исполнять приказ. Игре с яростью сорвала повязки со своих рук. Не стала седлать кобылу, только поправила узду и вскочила ей на спину, легко, как будто и сама была бесплотным лесным духом.

– Быстрее, за мной!

– Игре! – воскликнул Гвейр, когда она уже мчалась через лес обратно в сторону камней.

Они оказались в седлах и пустили коней в рысь почти одновременно. Это была самая безумная ночная скачка, какую Рольван только мог припомнить, напролом через заросли, каждым миг рискуя наткнуться на торчащую ветвь или вылететь из седла, если споткнется конь. По счастью, чаща, еще вчера непроходимая, теперь стала реже, между деревьями появились просветы. Рольван решил бы, что ему чудится, если бы очень скоро рядом не объявилась тропа, ведущая прямиком к святилищу – а уж ее-то здесь вчера совершенно точно не было. Кони вырвались на тропу, пошли быстрее и на краю верескового поля наконец догнали Игре. Здесь пахло еще хуже, чем несколько часов назад. Тропа с самым невозмутимым видом пересекала усеянное трупами пространство, ныряла в проход между камней, от внешнего круга к внутреннему и оканчивалась перед каменными великанами в середине, на том самом месте, где стояла вчера Игре.

Как вчера, они спешились перед внешним кругом, вошли и ощутили ту же необыкновенную тишину. У входа во внутренний круг Игре остановилась и обернулась с резким испугом:

– Гвейр!

– Я здесь, сестренка. Еще здесь.

– Хорошо, – выдохнула она. – Теперь слушай. Я открою Врата, и ты уйдешь на ту сторону. Тогда твоя душа останется в тебе.

Рольван вздрогнул от ее слов, Гвейр же остался спокоен. Камни-великаны темными громадами возвышались над головой. Их тени, как живые, тянулись по траве к ногам пришельцев. Над одним из центральных камней узенькой серебряной полоской завис месяц. Гвейр спросил, завороженно глядя в темную пустоту, где были вчера Врата:

– Разве не этим ты в прошлый раз прогневала богов?

– Пусть гневаются, мне плевать. Она обещала, что ты будешь жить, и солгала. К тому же я собираюсь открыть их ненадолго, только чтобы ты прошел. Потом я закрою Врата, и… Гвейр, прости меня. Это все из-за меня.

– Не смей так думать, – сказал он. – Я тебе запрещаю. Ясно?

Игре всхлипнула:

– Ясно. Гвейр… я не знаю, что там. Ничего не знаю. Про это столько всего рассказывают, я не знаю, чему верить. Может, там много разных миров. Может, один. Может, вообще ничего. Я могу только открыть туда дверь, сейчас, до рассвета, пока след еще не угас, но… Я не уверена, что смогу потом это сделать снова. Что смогу тебя вернуть. Понимаешь?

– Но ты уверена, что там я не… не превращусь в живого мертвеца? Останусь человеком?

– Нет, – прошептала она, – не уверена. Я только надеюсь.

Гвейр молчал, разглядывая черные камни. Потом обернулся к сестре. Погладил ее плечо.

– Ну, значит, – сказал он, – у нас есть надежда.

Игре вытерла слезы и пошла к камням. Ее ладони снова кровоточили, но она вытащила нож и безжалостно нанесла себе новые порезы.

Гвейр тихо выругался.

– Зачем я это позволил?

Игре подняла руки и запела, разбрызгивая капли крови.

– Правильно позволил, – прошептал Рольван. – Она тебя спасет.

– Едва ли! Но так она хотя бы будет надеяться. Ты защитишь ее, Рольван? Я могу тебе доверять?

– Я буду защищать ее до тех пор, пока ты не вернешься, – сказал Рольван. – Обещаю.

Низкий голос дрейвки отдавался от камней и возвращался гулким эхом. Тревога, что была разлита в здешнем воздухе, усилилась, ее почти можно было коснуться рукой. Древние боги, подумал Рольван, и его прошиб холодный пот, боги дрейвов. Игре бросила им вызов, и сейчас они явятся наказать ее непокорность. Усиленное эхом пение било по ушам, и Рольван мог бы поклясться, что слышит больше одного голоса. Два, три, целый хор невидимых певцов слился с голосом Игре, зарокотал, как близкие громовые раскаты. Меж камней возникли и сделались ярче огненные линии – казалось, кто-то невидимый рисует концом пылающей ветви дверной проем. В прошлый раз он был заполнен клубящейся тьмой; теперь в нем плавали хлопья светлого, почти белого тумана. Игре оборвала пение.

– Гвейр! – она опустила руки и пошатнулась. – Быстрее!

Гвейр глубоко вздохнул и пошел к ней сквозь примятый вереск. Рольван, поколебавшись мгновение, последовал за ним. Игре казалась полумертвой от усталости.

– Иди прямо туда, – сказала она. – Быстрее.

– Прощай, сестренка. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – ответила Игре.

Гвейр ненадолго прижал ее к груди и решительно пошел к Вратам. Обернувшись в последний миг, кивнул Рольвану.

– Ты поклялся, – сказал он.

Шагнул в туман и исчез. Игре тихонько ахнула, но тут же подняла руки для нового колдовства. Рольван осторожно отступил назад.

Снова зазвучала тягучая дрейвская песня, снова полетели во все стороны темные капли крови. Голос Игре хрипел и срывался, она покачивалась, как тонкое деревце под порывами ветра. Рольван готовился в любой миг подхватить ее. Но лишь когда ночной мрак разрезала алая вспышка и Врата в иной мир исчезли, Игре наконец упала без чувств.

Рольван поднял ее на руки и понес к своему коню. Она была пугающе бледной и неподвижной, но дышала, редко и очень тихо. Взобраться в седло, не потревожив ее, оказалось не так-то просто, ловить вдобавок к этому еще двух лошадей – и вовсе невозможно. Оставалось надеяться, что тем хватит ума самим последовать за Монахом. Рольван пустил его в неспешный аллюр, стараясь устроить ее поудобнее в своих объятиях и одновременно пытаясь погасить собственную жадную потребность прижать ее крепче, ощутить ее тело своим. Овладеть и никогда больше не отпускать. Он чувствовал себя пьяным от ее близости и не знал, как долго еще сможет сдерживаться, прежде чем желание возьмет верх над рассудком.

Лесная чаща, покинутая ими совсем недавно, поредела и превратилась в прохладный тенистый лес, где дубы соседствовали с огромными буками и старыми, разлапистыми березами, а тропа, как ни странно, вывела прямиком к оставленным ими в спешке вещам. Размышлять и удивляться этим переменам Рольван не стал. Никакие чудеса этого и всех остальных миров не могли сравниться с чудом, что он держал на руках.

Ложе, которое они с Гвейром соорудили для нее, осталось нетронутым. Игре очнулась, когда Рольван уложил ее туда и принялся укутывать плащом. Увидела его лицо, вскрикнула и попыталась отпрянуть.

– Нет, – сказал Рольван, – не бойся. Я убью любого, кто захочет тебя обидеть, даже если это буду я сам. Спи, Игре. Ты в безопасности, клянусь.

Еще мгновение она недоверчиво смотрела на него, потом ее глаза закрылись и она снова провалилась в тот неестественный сон, каким расплачивалась всякий раз за сильное колдовство. Рольван тщательно укрыл ее, потом лег рядом и обнял – такую малость он мог себе позволить. Похоть никуда не делась, все еще рвала и терзала его, но эта битва была лишь частью большой войны, которую он не мог проиграть. Обстоятельства их первой встречи сделали невозможным доверие между ними; теперь это предстояло изменить, и Рольван знал, что не отступит, пока не добьется успеха.