Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

Через день, правда, торжества в стане Шереметева были подпорчены известием о неудаче отряда Корсакова под мызой Рауте, где дворянское ополчение и украинские казаки встретились с самим Шлиппенбахом. Шведская пехота стойко отбила все беспорядочные атаки нестройного воинства Корсакова. Но преследовать русских швед не решился. Тем не менее Шлиппенбах изобразил в донесении к королю эту стычку за свою великую победу и получил за это от Карла XII долгожданный чин генерал-майора. Правда, Шлиппенбах, благодаря короля за производство, честно записал, что предпочел бы званию генерала подкрепление к семь-восемь тысяч солдат. Но Карл XII и не думал посылать новые полки против варваров-московитов. Победа под Нарвой на долгие годы застила королю глаза.

Помощи от Петра просил и Борис Петрович, настаивая прежде всего на присылке драгунских полков на смену дворянскому ополчению.

И, только получив новые драгунские части, Шереметев 23 декабря 1701 года двинул свое войско числом в 16 800 человек в «генеральный поход».

Борис Петрович хорошо знал, что протестантское Рождество у шведов на две недели ране, чем у православных, и повел свои войска за рубеж как раз под шведский праздник.

— За празднеством-то, Миша, шведы не сразу и разберутся, что к чему, и обрушимся мы на них, яко снег на голову! Шлиппенбах и шапки надеть не успеет, как я к нему; во двор въеду! — объяснял Борис Петрович сыну свою стратагему.

— Поход на Эрестфер, где, по сведениям от лазутчиков, стоял сам Шлиппенбах, и впрямь совершался «тайным обычаем». Перейдя реку Великую, Шереметев оставил, для скорости, в тылу весь обоз и дале двинул налегке. Внезапность была достигнута полная. Передовые разъезды русских — казаки и калмыки — смяли шведское охранение и едва не ворвались в лагерь. Только в последнюю минуту они были отбиты жестокой картечью шведских пушек.

Приняв отступление казаков за бегство, шведские рейтары бросились их преследовать, но в свой черед были отбиты русской пехотой.

Борис Петрович с холма смотрел, как разворачиваются вышедшие из Красной мызы — так русские по цвету стен именовали Эрестфер — шведские полки, и возликовал. Шлиппенбах, ясно, не успел стянуть все свои части, шведский фронт был вдвое короче русского. После недавней оттепели мела жестокая поземка. Сильный колючий ветер дул на сей раз не с запада, а с востока, в лицо шведам, и был благоприятен русской атаке.

— Это вам не Нарва! С нами силы небесные!

Борис Петрович дал знак, и трубачи пропели сигнал к атаке. Не дожидаясь подхода пехоты, восемь драгунских полков Шереметева бросились на неприятеля, успевшего вывести в поле не боле четырех тысяч солдат.

Драгуны в конном строю взяли шведские батареи и прорвали фронт Шлиппенбаха. А подошедшая пехота ворвалась в Эрестфер и переколола там остатки ожесточенно сопротивлявшихся шведов. Бой продолжался целых пять часов, но виктория была полной: более трех тысяч неприятельских солдат было убито и ранено, триста пятьдесят попали в плен (среди них полковник и ротмистр), взяты были 16 пушек, большие запасы провианта и фуража. Правда, сам Шлиппенбах успел уйти на лихом коне в Дерпт, под защиты грозных бастионов сей шведской фортеции.

Письмо царю о виктории Борис Петрович писал прямо в захваченной ставке Шлиппенбаха, в просторном помещичьем доме, где, словно поджидая победителя, под новогодней елкой стоял накрытый праздничный стол, уставленный ревельскими колбасами и ветчинами, копчеными угрями и пряной балтийской сельдью, жареными гусями и утками. Борис Петрович от Шлиппенбахова угощения не отказался. Закончив письмо Петру, пригласил за стол весь свой штаб. Боярин весело поднимал чару за свои полки, пил тонкое ренское вино (взяли его во множестве бочонков), наслаждаясь теплом от потрескивающего сосновыми поленьями камина, слушая возбужденные, еще не остывшие после боя голоса своих полковников, и с облегчением думал: теперь швед в Прибалтике долго от сей конфузии не оправится.

Через день драгуны и казаки под водительством миргородского полковника Данилы Апостола были уже у стен Дерпта или Юрьева, как назван был сей град еще его основателем, великим киевским и новгородским князем Ярославом Мудрым. В великом страхе шведы сами подожгли посады, а с бастионов открыли столь сильную пушечную пальбу, что передовые русские разъезды повернули назад.

Донесение в Москву о славной виктории под Эрестфером Борис Петрович по боярской родовитой семейственности послал со своим сыном Михаилом, дабы царь отметил и обласкал его первенца. Расчет был верный — Михаил за радостное известие получил долгожданный чин полковника, заслуженный еще за победу при Репиной мызе, и высокую царскую милость. Но более всего царь на радостях от первой большой виктории в открытом поле над дотоле непобедимыми шведами даровал наград самому Борису Петровичу. Победитель при Эрестфере получил сразу чин генерал-фельдмаршала и орден Андрея Первозванного. «И для такой великой радости, — записал в дневнике современник, — прислан был с Москвы во Псков к боярину-Борису Петровичу Шереметеву с милостивым царским словом и золотыми Александр Данилович Меншиков».

Перед царским фаворитом Борис Петрович долго любовался на доставленный ему в награду портрет царя, усыпанный бриллиантами, поцеловал его и говорил Меншикову со слезой, что дале служить государю он будет с еще большим усердием и ревностью.

— А Петр Алексеевич желает тебе новых викторий! — кратко ответствовал Александр Данилович, в глубине души страшно завидовавший удачливому полководцу и поклявшийся со временем достичь тех же чинов и наград.

Во Псков Борис Петрович вступил яко римский триумфатор. Впереди везли взятые шведские знамена и пушки, вели сотни пленных.

За ними маршировали победные пехотные полки. А перед конницей гарцевал сам Борис Петрович, сияя боярской броней. У Рыбинских ворот Бориса Петровича встретил псковский митрополит Иосиф с живоносными крестами и святыми иконами.

Здесь боярин с коня слез и бронь служилую снял, после чего перекрестился перед иконами и подошел к митрополиту за благословением. В соборе состоялся праздничный молебен, и Борис Петрович со слезами умиления слушал сие молебное пение.

После на генеральском дворе устроен был пышный праздник, на коем были все генералы и полковники. Троекратно салютовали пушки со стен.

Начальным людям Меншиков раздал царскую награду золотыми червонцами. Всем же солдатам и драгунам было дано по рублю. Еще более пышный праздник в честь первой победы над шведом состоялся по приказу царя в Москве, где для такой радости на Красной площади были построены государевы деревянные хоромы для гостей и зажжен праздничный фейерверк. Петр хотел всех убедить в важной истине: и мы можем бить шведов!

В честь победы при Эрестфере сочинены были даже вирши, в коих царский Орел одолевает шведского Льва, а победитель восхищает всю Европу.

Впрочем, весной 1702 года победитель при Эрестфере еще и сам побаивался своей печальной виктории: как бы не аукнулась его победа в главной шведской армии, стоявшей в Курляндии, от которой до Пскова было всего несколько переходов. И в марте 1702 года Шереметев запрашивает царя: «Как весну нынешнюю весть, наступательно иль оборонительно?» И Петр понимает сомнения своего полководца, ведая, что одно дело — сражаться с отдельным неприятельским корпусом и совсем другое дело — со всей шведской армией. Потому царь отвечал осторожно: «С весны поступать оборонительно».

— И только когда стало Петру известно, что Карл XII уходит к Варшаве, посчитав победу Шереметева под Эрестфером большой случайностью, Петр пишет своему фельдмаршалу, что настал «истинный час».

Победы Шереметева в Эстляндии и Лифляндии и разгром корпуса Шлиппенбаха позволяли теперь Петру I сосредоточить все свое внимание на завоевании «земель отич и дедич», земель по Неве. Петр I вернулся осенью 1702 года к тому стратегическому явлению, которое он наметил еще до начала войны. На Неве Петру I предстояло взять две шведские крепости: Нотебург (бывший новгородский Орешек) и Ниеншанц.

Занятие линии Невы вбивало клин между шведскими владениями в Финляндии, с одной стороны, и Эстляндии и Лифляндии — с другой, сразу выводило Россию к морю и обеспечивало ей хорошую глубоководную гавань в устье Невы. Преимущество сей гавани было не только в том, что она могла принимать корабли с самой тяжелой осадкой (в отличие, скажем, от устья Наровы), но и в том, что через Неву и Ладогу была обеспечена прямая связь с внутренними водными дорогами России (а водные пути в те времена были главными). Наконец, занятие Ингрии или Ижорской земли и было прямым возвращением «земли отич и дедич» Господина Великого Новгорода. Международно-юридические права России на эти земли были настолько несомненны, что не оспаривались даже в антирусских памфлетах, появлявшихся в течение всей Северной войны: на Западе.