Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

Но главного, чего требовалось от настоящего полководца — знаменитых побед, В послужном списке Огильви (или Огильвия, как его называли русские) просто не значилось. Этот шотландец на австрийской имперской службе во многих кампаниях против турок чаще отступал, чем наступал! Со знаменитым воином Евгением Савойским, одним ударом поразившим турок в битве на Зените, Огильви сравниться никак не мог. Это был посредственный, тугодумный генерал, которых на имперской службе в Вене было хоть пруд пруди. Потому его так легко и отпустили в Россию. И Петр I это понимал, конечно. Правда, было у Огильви одно явное достоинство — еще командуя на имперской службе чешскими полками, фельдмаршал усвоил понемногу славянскую речь» и в разговорах мог обойтись и без толмача. Но для победы над Карлом XII этого скромного достоинства явно не хватало.

А за плечами другого фельдмаршала, Бориса Петровича Шереметева, были уже виктории и над турками, и над шведами в поле: под Эрестфером и Гуммельсгофом и многие взятые крепости, в том числе Дерпт.

И посему блеск цесарца не застил Петру I глаза, он не назначил Огильви первым фельдмаршалом, а принял соломоново решение: Огильви поручил командовать пехотой, а Шереметеву — конницей. Подобное деление часто проводилось в те времена в европейских армиях, но Борис Петрович, исходя из опыта своих лифляндских баталий, не без опаски сразу заметил царю, что в бою пехота всегда подпирает конницу и без нее викторий не будет. Царь сие возражение Шереметева принял, однако, лишь за его личную обиду в том, что Огильви получил в команду больше войск, чем он, Шереметев. Посему Петр коротенько написал во Псков Борису Петровичу, что разделение войск «произведено не для оскорбления ему, фельдмаршалу, а ради лучшего управления». Одновременно он предписал Меншикову, дабы тот следил, «чтоб; меж главных начальных ладно было».

Впрочем, никаких столкновений между фельдмаршалами не случилось по той простой причине, что вскоре их разделяли почти двести верст. Огильви получил задачу предупредить переход шведского короля через Неман и стал с армией в Гродно, а Шереметев по приказу царя должен был выступить в легкий поход, без поклажи и тяжелой артиллерии и отрезать корпус генерала Левенгаупта, стоящий в Курляндии, от Риги.

В июле 1705 года Борис Петрович налегке и вступил в Курляндию.

Сие ленное герцогство в составе Речи Посполитой (остаток Ливонского ордена) к этому времени было оккупировано шведами, державшими сильные гарнизоны в столице Курляндии Митаве и крепости Бауске. Гарнизоны подкреплял восьмитысячный корпус генерала Левенгаупта, подошедший из Риги.

Адам Людвиг Левенгаупт был одним из самых опытных генералов Карла XII, и в главной квартире короля поговаривали, что ему светит в скором времени и фельдмаршальский жезл: недаром король, сменив неудачливого Шлиппенбаха, поручил именно Левенгаупту защищать Лифляндию и Курляндию от русских.

Восьмитысячный корпус генерала состоял из бывалых шведских солдат, бивших уже и датчан, и саксонцев, и поляков, и Левенгаупт нимало не сомневался в своей виктории над старым боярином Шереметевым, который шел на него с одной конницей, словно совершая татарский набег. «Пусть скачет боярин со своими казаками и драгунами прямо ко мне в руки. Дурак и не знает, что моя фамилия переводится как львиная голова, — вот попадет москаль в львиное логово!» — посмеивался Левенгаупт, объезжая свою прочную позицию под Гемауертгофом (русские именовали это местечко для краткости Мур-мызой). На крутых холмах Поблескивали тяжелые шведские пушки, внизу колыхались синие ряды шведской пехоты. А в поле блестели кирасы непобедимых шведских рейтар.

— У неприятеля от силы две тысячи пехоты, — опытным взглядом окинул Левенгаупт боевой порядок Шереметева и приказал своему начальнику штаба: — Пусть московиты атакуют первыми! А когда их драгуны расстроят ряды — мы ударим с холмов и сомнем их пехоту!

Борис Петрович со свойственной ему основательностью созвал перед боем военный совет. На сем консилиуме присутствовали генерал-майор Боур и драгунские полковники Игнатьев и Кропотов. Было решено по предложению самого фельдмаршала первыми баталии не начинать, а выманить шведов с их крепкой позиции.

В центре русской линии стал сам Шереметев с двумя полками пехоты, которые ему удалось все же увести-таки из-под команды Огильви, слева стали драгуны генерала Боура, справа драгунские полки Кропотова и Игнатьева.

Баталии в тот злополучный день в штабе Шереметева и не ждали. Дело, однако же, завязалось внезапно. Раздалась вдруг пальба на правом фланге.

— Скачи туда немедля, узнай, что деется?! — приказал Шереметев своему адъютанту, но Чириков не успел завернуть и коня, как вдруг подскакал полковник Кропотов и закричал:

— Уходит швед, господин фельдмаршал, по рижской дороге бежит! Драгуны Игнатьева у шведских рейтар уже на хвосте висят. Ежели сейчас ударить, то и весь корпус Левенгаупта с холмов побежит!

Белое пыльное облако и впрямь стремительно удалялось по рижской дороге.

А тут еще и шведская пехота на холмах сделала поворот кругом и скрылась на другой стороне возвышенности.

— Бегут! Ей-ей, бегут! — радостно возопил недавно приставленный к фельдмаршалу его новый начальник штаба генерал-майор Чамберс. — Сейчас или никогда, господин фельдмаршал, прикажи трубить атаку!

И Борису Петровичу ничего не оставалось, как согласиться с Чамберсом и Кропотовым.

Дале все он вспоминал как в страшном сне. Оказывается, шведы и не думали бежать, и ровные ряды их многочисленной пехоты вновь явились на гребень холмов и ударили сверху на два слабых пехотных полка Чамберса, прорвали их и после жестокого боя овладели русской батареей в 13 пушек. На левом же фланге драгуны Игнатьева и казаки, отогнав шведских рейтар, наткнулись на богатый шведский обоз и занялись, само собой, неприятельским имуществом. Шведские рейтары меж тем тоже возвернулись с рижской дороги, смяли драгун Кропотова и побили казаков в обозе.

Хорошо еще левое крыло русских держалось прочно.

Борис Петрович сам прискакал к Боуру, велел посадить драгун на коней и бросил их в атаку отбивать батарею. Пушки, однако, отбить не удалось, и к вечеру Шереметев велел и коннице и пехоте отступить, чтоб в ночи людей не терять.

Шведы их не преследовали. Прикрываемые драгунами Боура, русские отошли.

Через день шведы вошли в Митаву, где их с радостью приветствовал местный гарнизон. Левенгаупт немедля протрубил о своей виктории в главной шведской квартире — Стокгольме. Из шведской столицы новость о новой виктории над московитами полетела и в Лондон, и в Париж, и в Вену. Впрочем, после первой Нарвы там уже не дивились шведским победам над дикими московитами. Ждали только, когда сам Карл XII со своей главной армией, покончив с этим безумцем Августом, повернет на широкую московскую дорогу.

Левенгаупт две недели праздновал в Митаве свою викторию. Правда, пришлось отпевать в костелах столицы Курляндии столько убитых солдат, что праздник стал более похож на панихиду. Лазутчик сообщал Борису Петровичу из Митавы, что «веселость» его противника «была не от сердца, понеже они много добрых офицеров и солдат потеряли». Даже английский посол Витворт узнал о больших потерях Левенгаупта и доносил в Лондон, что хотя «победа осталась за шведами, но победа та кровавая, так как они потеряли множество солдат и несколько храбрых офицеров убитыми и, кроме того, насчитывают несколько сот раненых».

И сам Левенгаупт, когда подсчитал, что его корпус уменьшился чуть ли не вдвое, здраво рассудил, что победа его пиррова, и, когда узнал, что на подкрепление Шереметеву поспешает русская гвардия и дивизия Репнина, предпочел боле не рисковать в открытом поле и отошел от Митавы к Риге. Гарнизон Митавы, полагал Левенгаупт, и сам отобьет все атаки русских, имея на стенах фортеции триста пушек.

Петр I неудачу своего фельдмаршала воспринял на удивление спокойно и сразу определил главную причину поражения при Мур-мызе: плохое обучение драгун в строю.

В самом деле, недисциплинированность драгун Кропотова и Игнатьева Втянула русских в сражение, которое велось по плану Левенгаупта, а не Шереметева. Петр самолично отредактировал реляцию в Москву о неудаче под Мур-мызой и особо подчеркнул, что драгуны погнались за шведскими рейтарами «без воли фельдмаршала».

А спроведав, что Борис Петрович крайне подавлен своей неудачей, царь написал ему теплое письмо, где утешал старого воеводу: «Не извольте о бывшем нещастии печальны быть (понеже всегдашняя удача многих людей ввела в пагубу), но все забыть и паче людей ободривать».

Такое спокойное отношение царя к своему фельдмаршалу объяснялось и тем, что Петр теперь понял, что опытный Шереметев был прав в их недавнем споре, когда он просил дать ему поболе пехоты и указывал, что без поддержки пехоты, одной конницей шведа не побить, что пехота должна постоянно подпирать кавалерию. А ведь в июле 1705 года Петр мог без труда выделить в поддержку дивизию Репнина, которая без всякой цели маялась у Вильно.