Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

— Думаю, князь Михайло перекрыл всем путь к ретираде! — спокойно рассуждал стоящий рядом с царем Шереметев. — Без лодок и челнов что солдатам делать? Иль погибать в водах Невы, иль взять штурмом фортецию! Иного не дано!

— Уже который час идет штурм стены, и все без толку. Мишка Голицын понапрасну лучших солдат губит! Я бы на его месте не челны от берега толкал, а давно трубил общую ретираду, государь! — вмешался тихий Аникита Иванович Репнин, ох как не любивший зазнайку Голицына.

— И то правда! — согласился вдруг с ним Петр. И приказал адъютанту, офицеру-преображенцу: — Плыви немедля к князю Михаиле. Пусть трубит ретираду, а не то он на том штурме всех охотничков положит. Так Борис Петрович? — Царь обернулся к фельдмаршалу.

— Да, лесенки-то коротковаты вышли, по ним на стены не взойти! — тяжело вздохнул Шереметев.

— Ничего, пусть еще артиллерия день-другой поработает, тогда и взойдем на стены! — угрюмо сказал Петр, вглядываясь в окутанный пороховым дымом Нотебург. Там надсадно ревели шведские пушки, слышалась частая стрельба. Но что это, за рекой снова пропели трубы, но то был сигнал не к ретираде, а к новой атаке.

Когда царский адъютант, чисто выбритый, в новеньком преображенском кафтане предстал перед князем Михайлой, тот был в порванном при падении мундире, с перевязанной головой, с блестящими на покрытом порохом лице сумасшедшими глазами — весь в горячке боя. И по горячке ответил не раздумывая:

— Передай государю: ныне я в ответе токмо перед Господом Богом, умру иль возьму крепость!

По лицу Петра от гнева заходили желваки, когда адъютант честно передал ему слова Голицына. На сей миг Борис Петрович оторвался от подзорной трубы и сказал с видимым восхищением:

— Ай да Мишка, ай да молодец — отбил-таки брешь у шведа!

Теперь и простым глазом было видно, как зеленые мундиры охотников заполонили брешь в стене и хлынули в крепость.

— Мин херц, прикажи и мне идти на подмогу! Мои солдатики лестницы довязали — сразу на стены взойдут! — попросился у царя Меншиков.

Петр согласно махнул рукой, и скоро пятьдесят челнов Александра Даниловича помчались через реку. Расчет оказался верным: Шлиппенбах почти весь гарнизон стянул к пролому, и пятьсот солдат Меншикова легко взошли на слабо охраняемые стены и открыли частый огонь по внутреннему двору крепости.

И вот после этого жалобно запели шведские горны, моля о пощаде: Шлиппенбах сдался после тринадцатичасового штурма крепости.

Возмущенный большими потерями среди охотников (полторы тысячи убитых и раненых), принимавший капитуляцию Шереметев потребовал, чтобы крепость была сдана ему в тот же день до наступления ночи, «без всякой отсрочки, оговорок или перемены мест!».

Борис Петрович так спешил еще и потому, что знал, что Нотебургу на выручку поспешает семитысячный корпус генерала Кронгиорта. На другой же день после штурма, 12 октября фельдмаршал перешел с частью войск через Неву и двинулся навстречу шведам.

Русские драгуны потеснили передовые разъезды шведских рейтар, но большой битвы не вышло. Кронгиорт, узнавший о капитуляции Нотебурга, не стал принимать бой и отошел к Выборгу. Так виктория на Неве была закреплена и на Карельском перешейке.

Остатки шведского гарнизона посадили на восемь стругов я отправили вниз по Неве. А 146 тяжелых шведских орудий достались русским.

Так России вернули новгородский Орешек, запиравший на ключ вход в Неву. Петр решил переименовать Нотебург в Ключ-город (Шлиссельбург).

Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен.

«Артиллерия чудесно дело свое исправила! — обрадованно сообщал Петр в Москву начальнику Пушечного приказа дьяку Виниусу. — Но пушки лишь пробили пролом в стенах, а брала-то крепость пехота: солдаты-охотники, две трети коих были убиты или ранены».

В честь сего подвига все участники штурма получили наградные медали, впервые отлитые в Северной войне. Михайлу Голицына, раненного, с лицом, черным от пороха, Петр на берегу обнял и простил дерзкое слово. После того на другой день произвел в полковники второго гвардейского полка — Семеновского.

Еще больше наград посыпалось на царского фаворита Александра Даниловича Меншикова, который был назначен комендантом «плененной шведской крепости Шлиссельбурга».

А с завоеванием на другой год Ижорской земли Меншиков стал генерал-губернатором всей Ингермландии. Впрочем, Ингрию надобно было еще отвоевать у шведа до конца — устье Невы пока замыкала шведская фортеция Ниеншанц, а с юга ее подпирали две старые новгородские крепости — Ям и Копорье, захваченные шведами еще при знаменитом короле-воине Густаве Адольфе, который в начале семнадцатого столетия, казалось, навечно преградил России путь к Балтике. Весной предстоял новый поход.

Ниеншанц и Санкт-Петербург

Ниеншанц был не первым укреплением, воздвигнутым шведами на протяжении их вековой агрессии на Неве. Еще в 1300 году, рассказывает новгородский летописец, «придоша из-за моря свей, приведоша мастеры… поставиша город под Невою на устье Охты-реки и утвердиша твердостью несказанною… нарекоша его Венец земли» (Ландскрона). Однако новгородцы не дали тогда шведам утвердиться и на следующий год взяли и разрушили крепость.

В Новгородской республике прекрасно понимали всю неясность обладания устьем Невы для их балтийской торговли — отсюда и та быстрота, с которой были собраны новгородские рати, и решительный характер их действий: Ландскрону взяли не долгой осадой, а приступом. Бились за свое, родное: ведь на острове Котлине новгородцы давно уже держали морскую стражу и новгородские лоцманы водили «немецких гостей» через невские пороги к Орешку — тут шла ось всей балтийской торговли Господина Великого Новгорода.

Это было не первое столкновение новгородцев со шведами в борьбе за Неву. Первую победу в этих местах над шведами новгородцы одержали еще в славной битве 15 июля 1240 года под предводительством Александра Ярославовича, получившего за сей бой славное имя — Невский.

Надобно сказать, что боевой дух Александра Невского освящал и знамена войск Петра I, и царь неоднократно взывал к этому специально для воодушевления своих солдат. За великим примером Петр I обращался именно к победоносному Александру Невскому, а не к Ивану Грозному, проигравшему Ливонскую войну, и не случайно в Санкт-Петербурге, основанном Петром I, была заложена Затем царем Александро-Невская лавра, куда и перенесении были мощи святого князя, а вторым из российских орденов, учрежденных Петром I, стал тоже орден Александра Невского.

В 1703 году Петр I решительно двинул войска к Ниеншанцу, чтобы распахнуть ворота на Балтику. Однако и шведы прекрасно понимали стратегическое значение устья Невы, и после того, как по Столбовскому миру «оттягали» от России Водскую пятину и превратили ее в провинцию Ингермландию, на том месте, где они когда-то воздвигли Ландскрону, при впадении речки Охты в Неву, Густав Адольф построил крепость Ниеншанц.

Вокруг крепости вырос целый торговый городок, который к концу XVII века процветал благодаря своему выгодному местоположению. Накануне Северной войны к Ниеншанцу ежегодно приходило до 108 судов из-за Балтики. А по Волхову, Ладоге и Неве приплывали ладьи русских купцов. Торговля, несмотря на высокие королевские таможенные пошлины, была, несомненно, выгодной, и особенно на ней наживались шведские коммерсанты, как торговцы-посредники.

«Не один Любек, — писал немецкий историк, — но и Амстердам начал с Шанцтер-Ниен торги иметь. Водный путь оттуда до Новгорода весьма тому способствовал. Словом: помалу и российское купечество в Ниеншанц вошло и привело сие место в такую славу, что в последние годы один тамошний купец, прозванием Фрициус, шведскому королю Карлу XII в начале войны с государем императором Петром Великим мог взаймы давать немалые суммы денег, за что пожалован был дворянством».

В том, что Фрициус добровольно снабжал Карла XII деньгами, нет ничего удивительного: шведские купцы в Ниеншанце прекрасно понимали, что король ведет войну за их прямые интересы, за то, чтобы они и впредь неслыханно наживались на своей паразитирующей посреднической торговле. О том, что прямая торговля по морю без — этого навязанного шведского посредничества будет многократно выгодней России, хорошо знали и такие крупные русские государственные деятели, как Ордин-Нащокин (недаром последний сидел одно время новгородским наместником). Но для «прямой торговли» по чистому морю надобно было пробиться к Балтике, и вот весной 1703 года русские войска двинулись, а точнее, поплыли на ладьях к Ниеншанцу.

Еще перед началом военных действий на Неве Петр I опросил купцов и кормщиков из города Новая Ладога, которые еще до войны ходили на ладьях в Ниеншанц. Ладожские купцы дружно показали, что от Нотебурга к Ниеншанцу идти по Неве надобно «со знатцами», то бишь с лоцманами, поелику «по пути порогов на Неве целых 4 версты, да и так опасные камни встречаются». «От Канец, — говорили купцы, — дале, до моря всего 7 верст, и ход там судам свободный. По невским же берегам от Орешка до Канец стоят леса большие и малые. А под Канцами, между Невою и Охтою, где стать, земля сухая, песочная: шанцы копать и вал валить можно. Канцы стоят на устье Охты; город земляной, вал старый, башен нет; за валом деревянные рогатки и ров; а изо рва к валу палисады сосновые; сама крепость не велика, земли в ней всего с десятину, величиной, по примеру, со Старую Ладогу. Речка Охта течет из болот и впадает в Неву ниже города, близ стены; Нева же — река глубокая, ходят по ней шхуны большие и корабли с великим грузом.