Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

Шведы ворвались между тем уже на русские осадные батареи. Тяжелые пушки, смотревшие в сторону Нарвы, де Кроа по своей нелепой диспозиции так и не развернул против шведских колонн, и гренадеры Реншильда, внезапно появившись с тыла из снежной пелены, перекололи у ликами и штыками русских батарейцев.

— Центр прорван, господа! Дивизии Головина и Трубецкого бегут! — мрачно объявил герцог де Кроа своему штабу, укрывшемуся в шатре командующего. На столе герцога красовались закуски, водка, вина. Герцог налил себе стакан перцовки, выпил на одном дыхании, произнес злобно: — Я сам видел, как солдаты и стрельцы бьют офицеров-немцев. У царя не армия, а жалкий вброд!

— Что же делать, ваше высочество? — спросил, как всегда невозмутимый, Галларт.

— Что делать? Найти первого шведского офицера и отдать ему шпагу! Пора сдаваться, господа! Садимся на лошадей и скачем к шведам! — решительно приказал герцог. Так в самом начале сражения де Кроа перебежал к неприятелю. Русская армия осталась без командующего. С де Кроа бежал и его штаб, состоящий в основном из офицеров-наемников.

— Что за черт, сражение в разгаре, а из штаба герцога никаких распоряжений! — недоумевал Борис Петрович, вслушиваясь в ожесточенную стрельбу в центре русской позиции. Он стоял на пригорке над откосом реки и напрасно смотрел в подзорную трубу — все равно ничего не видно из-за проклятой метели, бившей в глаза русским.

Конница была поставлена по приказу де Кроа самым нелепым образом, частью на узкой прогалине от конца укреплений Вейде до речного откоса, частью на самом берегу.

— Герцог словно нарочно нас в реку толкает! — сердито: заметил Борис Петрович окольничему князю Урусову, начальному своего штаба.

— Мерзавец! Поставил нас кучей перед откосом, тут швед одной батареей всех нас в воду сметет! — матерно выругался Урусов.

— Знаю, ведь по всем правилам европейской военной науки, да и по нашим воинским обычаям, кавалерию надобно держать в тылу, в резерве и бросать в бой для преследования неприятеля. Сказал я об этом горе-командующему, когда он приезжал вечор к нам. И что же? Зыркнул на меня гневно и отмахнулся: делай, мол, как приказано! И я ему перечить не моги! На то царская воля! — с какой-то обреченностью ответил Шереметев.

А вскоре произошло то, что мрачно предсказывал Урусов: справа загрохотали шведские пушки и затрещали ружейные выстрелы. Шведский генерал Веллинг повел свои батальоны в атаку на левое крыло русских. Крайняя к реке батарея шведов ударила картечью по столпившейся у реки дворянской коннице, не имевшей никакого прикрытия. Картечь вылетала из ледяной снежной крупы и наповал разила ополченцев. Неприятеля не было видно, а смерть легко находила свои жертвы в густой и неподвижной массе конников.

Борис Петрович выхватил палаш, крикнул: «В атаку марш, марш!» — хотел взять шведскую батарею в конном строю, но куда там! Прошли те времена, когда дворянская конница была цветом московского войска.

Поражаемая картечью, масса смела с пригорка и Шереметева, и его штаб. Страх заразил и части, стоявшие на самом берегу, и они первыми бросились на лошадях в ледяную Нарову. А с откоса сотни всадников валились вниз. Звериный лошадиный храп, вой и человеческие стоны заглушили даже пушечные выстрелы.

Под Борисом Петровичем был испытанный умный аргамак. Конь сам выбрал место для спуска, спрыгнул с утеса на песок и ноги, слава богу, не переломал. А Шереметев сидел в седле крепко. Рядом на своем сивом благополучно приземлился и старший сын боярина, Михаил. Борис Петрович пытался повернуть коня, хотел уйти берегом в лагерь дивизии Вейде, но куда там, масса лошадей так сдавила, что оставалось поневоле подчиниться и со всеми броситься в ледяную реку.

— Вот мы и приняли, Миша, ледяную купель! — крикнул Шереметев сыну, вместе с которым выбрался на восточный берег Наровы. — Что ж, на все воля Господня. Ты вот что, Миша, найди немедля горниста, пусть трубит сбор!

Скоро запел одинокий горн, и вокруг Бориса Петровича стали собираться самые стойкие воины.

Большинство же дворян, нахлестывая лошадей, мчались в беспорядке по псковской дороге, хотя ни один швед за ними не гнался.

Самый упорный отпор шведы получили у вагенбурга, где плотной стеной стояла петровская гвардия. Преображенцы и семеновцы встретили колонны генералов Стенбока и Майделя дружными залпами. Первая шеренга давала залп, становилась на колено и заряжала, за ней стреляла вторая, третья, четвертая. Атака шведов перед рогатками сразу захлебнулась. Но генерал Стенбок недаром слыл самым жестоким генералом в шведской армии. Он беспощадно бросал свой батальон на гвардейский вагенбург — второй, третий, четвертый раз.

В батальоне князя Михайлы добрая треть солдат была поражена и убита, но оставшиеся еще плотнее смыкали ряды, и фронт не дрогнул. Крепко стояли и соседние роты. Вагенбург был затянут пороховым дымом, мешавшимся со снегом. Гвардейцы отбили очередную атаку, на время наступила тишина, это Стенбок и Майдель подтягивали батареи. И вот тяжелые пушки ударили по рогаткам и телегам, ограждавшим вагенбург. Огромные ядра сбивали деревянные рогатки, как пылинки, но не могли пробить ряды преображенцев и семеновцев — над павшими гвардейцы тот час смыкали ряды.

Бой продолжался уже четыре часа, метель стихала, и сквозь сумеречный свет просматривались непоколебимые шеренги русской гвардии.

— Они по-прежнему отвечают выстрелом на выстрел! — крикнул Майдель, подъезжая к Стенбоку. — Я послал к королю за подкреплением.

— Боюсь, у короля не осталось ни одной роты! — сурово ответил Стенбок.

— Тогда этот чертов вагенбург нам не взять! — прохрипел Майдель.

— Зачем паниковать, Майдель! — раздался высокий юношеский голос. — Мы возьмем еще и не такие редуты! — Стенбок и Майдель сорвали шляпы перед королем Карлом.

За королем прискакала сотня драбантов, личный конвой короля. В драбанты отбирались храбрейшие из храбрейших, настоящие викинги, которые презирали смерть и были готовы идти за своим конунгом в огонь и в воду. Каждый драбант имел офицерский чин.

Карл XII был весел и возбужден — оставалось одно усилие, взять этот чертов вагенбург — и виктория будет полной. Реншильд привел уже к нему сдавшегося в плен русского командующего герцога де Кроа, две дивизии русских бежали, мост на реке рухнул, до полной победы оставался один миг, а Майдель просит резерв!

— Вот весь мой последний резерв, Майдель, — мои драбанты! — И, обратясь к конвою, король крикнул: — Вперед, викинги, вас поведет в атаку сам король!

Карл И его драбанты устремились в конном строю на пролом в вагенбурге, едва прикрытый двумя полковыми пушечками. Пушечки плюнули картечью, с десяток драбантов упало, но остальные неслись за своим королем, который казался неуязвимым и для пуль, и для картечи.

Карл сам срубил рослого батарейца. Но в это время набежали семеновцы, один из них вонзил штык в бок королевского жеребца, Карл кулем свалился с лошади. Вокруг стояли ржание и храп Лошадей, лязг железа, крики сражающихся.

Драбанты спешно сгрудились вокруг короля, Посадили его в седло, повернули назад. И эта лихая атака была отбита.

У короля после падения голова шла кругом, он плохо расслышал ехидный вопрос Майделя: «Прикажете трубить отход, ваше величество?» — с трудом помотал головой, приказал через силу:

— Стоять здесь всю ночь! Утром мы их атакуем снова!

Батальоном семеновцев, который закрыл пролом перед драбантами, командовал Михайло Голицын. Увидев, что шведы захватили стоявшие в проломе полковые пушки, Голицын, не дожидаясь ничьих приказов, оставил за рогатками только одну шеренгу, а с остальными ударил во фланг драбантам короля и набегавшим шведским гренадерам.

«Коль шведы прорвутся через пролом, конец вагенбургу!» — одна мысль билась у Михайлы.

— Ввинтить багинеты, в атаку, други, ура! — позвал он и помчался впереди своих солдат, даже о хромоте забыл.

— Ура! — подхватили сзади сотни солдатских глоток.

Удар во фланг был неожиданным для шведов. Михайло видел, как его сержант Никита Шилов вышиб из седла молоденького шведского предводителя и бросился было брать его в плен, но наткнулся на здоровенного шведского гренадера. Михайло с лошади выстрелил из пистоля и завалил шведа, но и тот успел-таки пропороть байонетом его епанчу и задел бок. Раны в горячке боя и не заметил и только после того, как атака была отбита, почувствовал в боку что-то теплое. Пощупал и понял — кровь! Приказал перевязать, но остался в строю. Пролом был снова закрыт, вагенбург выстоял.

Вечером в палатке командующего гвардией Ивана Бутурлина в центре вагенбурга собрались генералы: Юрий Трубецкой, который не успел догнать своих бегущих стрельцов, прежде чем мост через Нарову рухнул, командующий артиллерией князь Имеретинский, потерявший нее свои пушки, обращенные к Нарве, сам Бутурлин. Неожиданно объявился Автоном Головин — прибыл не один, а с двумя полками, бившимися до самого вечера в центральном укреплении его дивизии, а в темноте берегом вышедшими к вагенбургу.